Золотой теленок
Шрифт:
– - Вы ошиблись, товарищ, -- сказал Корейко очень тихо.
– Какие десять тысяч? Какая расписка?
– - Как какая? Ведь вас вчера ограбили?
– - Меня никто не грабил.
– - Да как же не ограбили?
– взволновался Остап.
– - Вчера у моря. И забрали десять тысяч. Грабители арестованы. Пишите расписку.
– - Да, ей-богу же, меня никто не грабил, - сказал Корейко, по лицу которого промелькнул светлый зайчик.
– - Тут явная ошибка.
Еще не осмыслив глубины своего поражения, великий комбинатор допустил неприличную суетливость, о чем всегда вспоминал впоследствии
– - Значит, вас не грабили?
– - Никто меня не грабил.
– - И десять тысяч у вас не брали?
– - Конечно, не брали. Ну, как вы думаете, откуда у меня может быть столько денег?
– - Верно, верно, -- сказал Остап, поостыв.
– - Откуда у мелкого служащего такая уйма денег?.. Значит, у вас все в порядке?
– - Все!
– ответил миллионер с чарующей улыбкой.
– - И желудок в порядке?
– спросил Остап, улыбаясь еще обольстительнее.
– - В полнейшем. Вы знаете, я очень здоровый человек.
– - И тяжелые сны вас не мучат?
– - Нет, не мучат.
Дальше по части улыбок все шло совсем как у Листа, быстро, очень быстро, гораздо быстрее, быстро как только возможны и даже еще быстрее. Прощались новые знакомые так, словно не чаяли друг в друге души.
– - Фуражечку милицейскую не забудьте, - говорил Александр Иванович.
– - Она на столе осталась.
– - Не ешьте на ночь сырых помидоров, -- советовал Остап, -- чтоб не причинить вреда желудку.
– - Всего хорошего, -- говорил Корейко, радостно откланиваясь и шаркая ножкой.
– - До свидания, до свидания, - ответствовал Остап, -интересный вы человек! Все у вас в порядке. Удивительно, с таким счастьем -- и на свободе.
И, все еще неся на лице ненужную улыбку, великий комбинатор выскочил на улицу. Несколько кварталов он прошел скорым шагом, позабыв о том, что на голове его сидит официальная фуражка с гербом города Киева, совершенно неуместным в городе Черноморске. И только очутившись в толпе почтенных стариков, гомонивших напротив крытой веранды нарпитовской столовой э 68, он опомнился и принялся спокойно взвешивать шансы.
Пока он предавался своим размышлениям, рассеянно прогуливаясь взад и вперед, старики продолжали заниматься ежедневным своим делом.
Это были странные и смешные в наше время люди.
Почти все они были в белых пикейных жилетах и в соломенных шляпах канотье. Некоторые носили даже шляпы из потемневшей Панамской соломы. И уже, конечно, все были в пожелтевших крахмальных воротничках, откуда поднимались волосатые куриные шеи. Здесь, у столовой э 68, где раньше помещалось прославленное кафе "Флорида", собирались обломки довоенного коммерческого Черноморска: маклеры, оставшиеся без своих контор, комиссионеры, увядшие по случаю отсутствия комиссий, хлебные агенты, выжившие из ума бухгалтеры и другая шушера. Когда-то они собирались здесь для совершения сделок. Сейчас же их тянули сюда, на солнечный угол, долголетняя привычка и необходимость почесать старые языки. Они ежедневно прочитывали московскую "Правду", --
– - Читали про конференцию по разоружению?
– обращался один пикейный жилет к другому пикейному жилету.
– - Выступление графа Бернсторфа.
– - Бернсторф-это голова!
– - отвечал спрошенный жилет таким тоном, будто убедился в том на основе долголетнего знакомства с графом.
– - А вы читали, какую речь произнес Сноуден на собрании избирателей в Бирмингаме, этой цитадели консерваторов?
– - Ну, о чем говорить... Сноуден-это голОва! Слушайте, Валиадис, -- обращался он к третьему старику в панаме.
– Что вы скажете насчет Сноудена?
– - Я скажу вам откровенно, - отвечала панама, - Сноудену пальца в рот не клади. Я лично свой палец не положил бы.
И, нимало не смущаясь тем, что Сноуден ни за что на свете не позволил бы Валиадису лезть пальцем в свой рот, старик продолжал:
– - Но что бы вы ни говорили, я вам скажу откровенно-Чемберлен все-таки тоже голова.
Пикейные жилеты поднимали плечи. Они не отрицали, что Чемберлен тоже голова. Но больше всего утешал их Бриан.
– - Бриан!
– - говорили они с жаром.
– - Вот это голова! Он со своим проектом пан-Европы...
– - Скажу вам откровенно, мосье Фунт, -- шептал Валиадис, -- все в порядке. Бенеш уже согласился на пан-Европу, но знаете, при каком условии?
Пикейные жилеты собрались поближе и вытянули куриные шеи.
– - При условии, что Черноморск будет объявлен вольным городом. Бенеш-это голова. Ведь им же нужно сбывать кому-нибудь свои сельскохозяйственные орудия? Вот мы и будем покупать.
При этом сообщении глаза стариков блеснули. Им уже много лет хотелось покупать и продавать,
– - Бриан-это голова!
– сказали они вздыхая.
– Бенеш -тоже голова.
Когда Остап очнулся от своих дум, он увидел, что его крепко держит за борт пиджака незнакомый старик в раздавленной соломенной шляпе с засаленной черной лентой. Прицепной галстук его съехал в сторону, и прямо на Остапа смотрела медная запонка.
– - А я вам говорю, -- кричал старик в ухо великому комбинатору, -- что Макдональд на эту удочку не пойдет! Он не пойдет на эту удочку! Слышите?
Остап отодвинул рукой раскипятившегося старика и выбрался из толпы.
– - Гувер-это голова!
– неслось ему вдогонку.
– И Гинденбург -- это голова.
К этому времени Остап уже принял решение. Он перебрал в голове все четыреста честных способов отъема денег, и хотя среди них имелись такие перлы, как организация акционерного общества по поднятию затонувшего в крымскую войну корабля с грузом золота, или большое масленичное гулянье в пользу узников капитала, или концессия на снятие магазинных вывесок, -- ни один из них не подходил к данной ситуации. И Остап придумал четыреста первый способ.