Золотой теленок
Шрифт:
– - Бежим!
– крикнул Паниковский откуда-то из темноты.
Последний удар Балаганов получил в спину. Через несколько минут помятый и взволнованный Александр Иванович увидел высоко над собою две лунные, голубые фигуры. Они бежали по гребню горы, направляясь в город.
Свежая, пахнущая йодом Зося застала Александра Ивановича за странным занятием. Он стоял на коленях и, зажигая спички срывающимися пальцами, подбирал с травы бумажонки. Но, прежде чем Зося успела спросить, в чем дело, он уже нашел квитанцию на чемоданишко, покоящийся в камере хранения ручного багажа, между
– - Случайно выронил, - сказал он, напряженно улыбаясь и бережно пряча квитанцию.
О папиросной коробке "Кавказ" с десятью тысячами, которые он не успел переложить в чемодан, вспомнилось eмy только при входе в город.
Покуда шла титаническая борьба на морском берегу, Остап Бендер решил, что пребывание в гостинице на виду у всего города выпирает из рамок затеянного дела и придает ему ненужную официальность. Прочтя в черноморской вечорке объявление: "Сд. пр. ком. в. уд. в. н. м. од. ин. ход. ", и мигом сообразив, что объявление это означает -- "Сдается прекрасная комната со всеми удобствами и видом на море одинокому интеллигентном"у холостяку", Остап подумал: "Сейчас я, кажется, холост. Еще недавно старгородский загс прислал мне извещение о том, что брак мой с гражданкой Грицацуевой расторгнут по заявлению с ее стороны и что мне присваивается добрачная фамилия О. Бендер. Что ж, придется вести добрачную жизнь. Я холост, одинок и интеллигентен. Комната безусловно остается за мной".
И, натянув прохладные белые брюки, великий комбинатор отправился по указанному в объявлении адресу.
ГЛАВА XIII. ВАСИСУАЛИЙ ЛОХАНКИН И ЕГО РОЛЬ В РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ
Ровно в шестнадцать часов сорок минут Васисуалий Лоханкин объявил голодовку.
Он лежал на клеенчатом диване, отвернувшись от всего мира, лицом к выпуклой диванной спинке. Лежал он в подтяжках и зеленых носках, которые в Черноморске называют также карпетками.
Поголодав минут двадцать в таком положении, Лоханкин застонал, перевернулся на другой бок и посмотрел на жену. При этом зеленые карпетки описали в воздухе небольшую дугу. Жена бросала в крашеный дорожный мешок свое добро: фигурные флаконы, резиновый валик для массажа, два платья с хвостами и одно старое без хвоста, фетровый кивер со стеклянным полумесяцем, медные патроны с губной помадой и трикотажные рейтузы.
– - -- Варвара!
– сказал Лоханкин в нос. Жена молчала, громко дыша.
– - Варвара!
– повторил он.
– - Неужели ты в самом деле уходишь от меня к Птибурдукову?
– - Да, -- ответила жена.
– - Я ухожу. Так надо.
– - Но почему же, почему?
– - сказал Лоханкин с коровьей страстностью.
Его и без того крупные ноздри горестно раздулись. Задрожала фараонская бородка.
– - Потому что я его люблю.
– - А я как же?
– - Васисуалий! Я еще вчера поставила тебя в известность. Я тебя больше не люблю.
– - Ноя1 Я же тебя люблю, Варвара!
– - Это твое частное дело, Васисуалий. Я ухожу к Птибурдукову. Так надо.
– - Нет!
– - воскликнул Лоханкин.
– - Так не надо! Не может один человек уйти, если другой его любит!
– - Может, - раздраженно
– - И вообще перестань дурить, Васисуалий.
– - В таком случае я продолжаю голодовку!
– закричал несчастный муж.
– - Я буду голодать до тех пор, покуда ты не вернешься. День. Неделю. Год буду голодать!
Лоханкин снова перевернулся и уткнул толстый нос в скользкую холодную клеенку.
– - Так вот и буду лежать в подтяжках, - донеслось с дивана, -- пока не умру. И во всем будешь виновата ты с инженером Птибурдуковым.
Жена подумала, надела на белое невыпеченное плечо свалившуюся бретельку и вдруг заголосила:
– - Ты не смеешь так говорить о Птибурдукове! Он выше тебя!
Этого Лоханкин не снес. Он дернулся, словно электрический разряд пробил его во всю длину, от подтяжек до зеленых карпеток.
– - Ты самка, Варвара, -- тягуче заныл он.
– - Ты публичная девка!
– - Васисуалий, ты дурак!
– - спокойно ответила жена.
– - Волчица ты, -- продолжал Лоханкин в том же тягучем тоне.
– - Тебя я презираю. К любовнику уходишь от меня. К Птибурдукову от меня уходишь. К ничтожному Птибурдукову нынче ты, мерзкая, уходишь от меня. Так вот к кому ты от меня уходишь! Ты похоти предаться хочешь с ним. Волчица старая и мерзкая притом!
Упиваясь своим горем, Лоханкин даже не замечал, что говорит пятистопным ямбом, хотя никогда стихов не писал и не любил их читать.
– - Васисуалий! Перестань паясничать, - сказала волчица, застегивая мешок.
– - Посмотри, на кого ты похож. Хоть бы умылся. Я ухожу. Прощай, Васисуалий! Твою хлебную карточку я оставляю на столе.
И Варвара, подхватив мешок, пошла к двери. Увидев, что заклинания не помогли, Лоханкин живо вскочил с дивана, подбежал к столу и с криком: "Спасите! "--порвал карточку. Варвара испугалась. Ей представился муж, иссохший от голода, с затихшими пульсами и холодными конечностями.
– - Что ты сделал?
– сказала она.
– Ты не смеешь голодать!
– - Буду!
– - упрямо заявил Лоханкин.
– - Это глупо, Васисуалий. Это бунт индивидуальности.
– - И этим я горжусь, -- ответил Лоханкин подозрительным по ямбу тоном.
– Ты недооцениваешь значения индивидуальности и вообще интеллигенции.
– - Но ведь общественность тебя осудит.
– - Пусть осудит, - решительно сказал Васисуалий и снова повалился на диван.
Варвара молча швырнула мешок на пол, поспешно стащила с головы соломенный капор и, бормоча: "взбесившийся самец", "тиран", "собственник", торопливо сделала бутерброд с баклажанной икрой.
– - Ешь!
– - сказала она, поднося пищу к пунцовым губам мужа.
– Слышишь, Лоханкин? Ешь сейчас же. Ну!
– - Оставь меня, -- сказал он, отводя руку жены. Пользуясь тем, что рот голодающего на мгновение открылся, Варвара ловко впихнула бутерброд в отверстие, образовавшееся между фараонской бородкой и подбритыми московскими усиками. Но голодающий сильным ударом языка вытолкнул пищу наружу.
– - Ешь, негодяй!
– в отчаянии крикнула Варвара, тыча бутербродом.
– - Интеллигент!