Золотой тюльпан. Книга 2
Шрифт:
Алетта опустила веер из карт и сердито взглянула на него.
— Кто захотел бы смотреть на вас? Вы всего лишь человек без ног. Почему вы постоянно воображаете себя чем-то особенным?
— Ты чертовски дерзка для экономки!
— А вы отвратительно грубы для хозяина!
Константин начал игру, с треском бросив на стол карту. Ему нравилось, что она никогда не лезла в карман за словом, даже когда он сокращал их беседы до придирчивых реплик и пререканий.
— Как, по-твоему, я увидел бы развлечения на ярмарке? Выглядывая из-за опущенных штор портшеза?
Он
— Вы могли бы пойти на деревянных протезах. — Алетта внимательно посматривала на карты в руках. В первый раз она решилась намекнуть на протезы, изготовленные уже довольно давно, и костыли, полученные, как и было обещано, от родителей Константина.
— Почему бы не на ходулях? — насмешливо спросил он. — На них даже удобнее.
— Осмелюсь заметить, что вы сумели бы управлять ими, будь у вас достаточно удобные костыли.
По серьезному выражению на лице девушки Константин понял, что она верит во все сказанное насчет деревянных ног, но за последние два дня отдаленная музыка и шум ярмарки, доносившиеся через открытое окно, добавили отчаяния, напомнив, что ему никогда не состязаться больше в спортивных искусствах.
— У тебя добрые намерения, Алетта, — тихо сказал он, — но дело не просто в ходьбе. В моей прежней жизни осталось так много всего, что потеряно для меня навеки.
— Но...
— Разговор закончен. Давай продолжим игру.
Пока они играли, Алетта думала, что Константин далек, как никогда, от того, к чему ей так хотелось его приблизить. Он еще не забыл женщину, которую любил. Возможно, Изабелла, разорвав помолвку в момент, когда она была ему совершенно необходима, навсегда сломила и его дух.
В Харлем-Хейсе Питер размышлял над странной запиской от Герарда, которую ему передали вечером. В ней без всяких объяснений и намеков содержалась просьба быть в харлемской церкви Святого Баво в четыре часа пополудни на следующий день. На одно безумное мгновение промелькнула надежда, что там он увидится с Франческой, но почти сразу же Питер понял, насколько маловероятна подобная мысль.
Он приехал в Харлем на следующий день с запасом в десять минут. Привязав лошадь к столбу у мясных рядов, сняв шляпу, вошел в огромную церковь, тишина которой окутала его, словно плащом. Старая женщина в черном сидела, погрузившись в свои мысли, на дальней скамье, еще одна находилась в небольшом отсеке «собачьих кнутов-щиков», получившим свое название по представителям профессии, которые в прошлом постоянно бывали здесь. Церковь нанимала их, чтобы избавляться от причинявших беспокойство собак. Ни женщины, ни незнакомец, стоявший у камня Франса Халса, не обратили внимания на его появление. Питер старался ступать как можно тише, но каблуки сапог для верховой езды все же стучали по плитам.
В конце церкви он остановился у «хлебной скамьи», где его просили ждать. Именно здесь в давно ушедшие времена сидели члены Гильдии и отсюда после службы они раздавали хлеб беднякам. Питер коротал время,
— Какое сокровище хранит эта церковь, — сказал незнакомец, опуская руку на старое дерево. Он был примерно одного роста с Питером, такого же атлетического телосложения, с рыжеватыми волосами, тонкими усиками и небольшой острой бородкой. — Вы не согласны, гер ван Дорн?
Питер удивленно приподнял бровь.
— Вы меня знаете?
— Именно по моей просьбе Герард Меверден устроил нашу встречу. — Он знаком показал, что им следует говорить тише, хотя они и так уже понизили голос, находясь в священном месте. — Давайте походим вместе по церкви, будто рассматриваем вещи, заинтересовавшие нас. Меня зовут Паулюс ван Рос.
— Какое у вас ко мне дело?
— Это не мое дело. Я всего лишь посыльный. Обязанность, которую мне доверили, состоит в том, чтобы задать вам два вопроса. Первый — подвергнете ли вы свою жизнь опасности ради нашего принца и свободы нашей страны.
— Я уже посвятил себя служению этой цели, дав клятву, когда записывался резервистом в народное ополчение. Прежде чем вы спросите меня о чем-то еще, я имею право узнать, кто послал вас и с какой целью.
Ван Рос остановился, как бы изучая выставленное на обозрение испанское пушечное ядро, оставшееся после осады Гааги во время войны с Испанией.
— Ах! Пусть никогда не наступят вновь дни войны.
— Сейчас нам следует опасаться не Испании, а Франции! — решительно заметил Питер.
— Совершенно точно! — Ван Рос проницательным взглядом окинул Питера. — Я слышал, что горн призвал к жизни голос, который слишком долго подавляли.
Питер облегченно вздохнул. Значит, двадцатидвухлетний принц Вильгельм Оранский готов отстаивать свои права против тех, кто правил политическими делами Голландии.
— Задавайте второй вопрос.
— Можете вы быть завтра вечером в Амстердаме?
– Да.
— Тогда приходите с наступлением ночи к мосту Маргре. Там будет ждать лодка.
— Как я узнаю, какая именно?
— Я буду следить за вами. А теперь желаю всего хорошего.
Ван Рос широкими шагами направился к выходу, и Питер вслед за ним тоже покинул церковь. Он не поехал сразу же домой, а завернул сначала к Герарду, где узнал лишь, что его друг уехал утром по делам и неизвестно, когда вернется, так как он разъезжает по многим местам. Поворачивая лошадь к дому, Питер думал о принце, который прислушался к призыву народа и благоразумно дождался благоприятного момента. Родившись спустя месяц после смерти отца, умный и развитый не по годам, он оставался на заднем плане, пока Йохан де Витт — превосходный сам по себе человек, прямой и честный — сделал за длительный период пребывания у власти много хорошего для страны, но больше не пользовался доверием у народа из-за своих неожиданных сделок с Францией.