Золотой тюльпан
Шрифт:
— Нет, папа. Спасибо, но я пообещала Эстер Корвер, что снова приду к ней.
Алетта не любила прогулки с отцом, если его не сопровождала Анна. Хендрик обожал постоянно находиться в центре внимания, и все должны были принимать эти правила. Как и Франческа, Алетта делала успехи в рисунке и живописи, но она всегда с ужасом ждала шумных наставлений отца в мастерской.
— Конечно же, иди к Корверам, — благодушно сказал Хендрик. — Данное слово нужно держать, — добавил он, совершенно забыв, что сам он далеко не всегда придерживался таких строгих принципов.
Сибилла стремительно вскочила с места и бросилась к отцу, ухватив его
— Я, я хочу пойти с вами! Возьмите меня с собой!
Хендрик наклонился и взял девочку на руки:
— Нет, Сибилла, не сегодня. — Он не любил в чем-либо отказывать дочери и всегда поощрял все ее капризы, но сегодня он чувствовал, что не стоит обрушивать на мастера Рембрандта этот неукротимый вулкан энергии. — Если будешь вести себя хорошо и никого не выведешь из терпения, я принесу тебе чего-нибудь вкусного.
Взгрустнувшая было Сибилла, тут же снова расплылась в улыбке. Мария явно не одобряла педагогические приемы Хендрика.
— Ну, хватит приставать к отцу. Пойдем, поможешь мне сложить белье.
Сибилла хотела возмутиться против такого произвола. Ей вовсе не нравилась утомительная и нудная работа. Однако она вдруг вспомнила про обещание отца и решила на сей раз уступить строгой Марии.
Хендрик и Франческа вышли из дома через парадный ход и сразу же из гостиной оказались на улице. Так было во всех домах Амстердама, даже в самых богатых. Франческа несла под мышкой книгу, так как Хендрик считал это ниже своего достоинства. Он относился к людям без ложного высокомерия, какое бы положение в обществе они ни занимали. И все же был тщеславен и предпочитал прогуливаться лишь с модной тростью, украшенной красными кистями, не обременяя себя какой-либо ношей. Даже в самые тяжкие для семьи времена он всегда находил монетку, хотя иногда для этого приходилось как следует порыться в карманах, чтобы расплатиться со слугой, который нес папку с рисунками и холсты.
Стоял прекрасный солнечный день. Синее небо сверкало над остроконечными крышами, и в нем отражался радужный блеск каналов Амстердама. Покрытые густой листвой липы давали манящую прохладой тень. После того, как был введен налог на ширину фасада зданий, дома в Амстердаме стали строить высокими и узкими, все они имели от четырех до шести этажей и мезонин. За каждым домом был большой, огороженный забором внутренний двор, а иногда и сад. Во внутренний двор можно было попасть по вымощенной плитняком дорожке, примыкавшей к боковой стороне здания.
Обычно дома в Амстердаме строили из красного кирпича и украшали песчаником. Над окном мезонина выступала лебедка, напоминавшая большой коготь, так как мебель можно было поднять только по веревке, так узки были лестницы внутри дома.
Когда Хендрик и Франческа проходили через мост, на четвертый этаж одного из домов поднимали огромный буфет. Девочка на минуту остановилась и с интересом смотрела на раскачивающийся в воздухе буфет, затем она быстро догнала отца. Как Франческа и предполагала, шли они очень медленно, так как Хендрик на каждом шагу останавливался, чтобы побеседовать с многочисленными знакомыми. Если какой-либо приятель оказывался на другой стороне канала, приветствие Хендрика было столь громогласным, что прохожие останавливались и с интересом смотрели на него.
Когда они дошли до угла, то увидели старого моряка на деревянной ноге, который, оперевшись о стену,
— Сыграй нам что-нибудь веселое!
Моряк заиграл какой-то быстрый мотив, Хендрик повернулся к Франческе, и они стали отплясывать джигу, сложные па которой девочка выучила вместе с отцом накануне праздника Святого Николаса. Отец и дочь шли в танце круг за кругом по булыжной мостовой. Вскоре собралась толпа, и к ним стали присоединяться другие пары. В шапке флейтиста засверкали монеты. Когда танец закончился, Хендрик и Франческа ушли под громкие аплодисменты зрителей. Девочка радостно улыбалась отцу. Ну кто еще мог превратить самую обычную прогулку в настоящий праздник!
Они прошли по мосту через другой канал и оказались на Бредстрат. Рембрандт занимал большой дом с крутой остроконечной крышей. Когда-то в мезонине находилась мастерская для учеников, а мастерская самого мастера была этажом ниже. Хендрик постучал молотком в дверь. Он знал, что последний раз навещает художника в этом доме. В силу печально сложившихся обстоятельств Рембрандту придется вскоре переехать. Четыре года назад находившийся в крайнем затруднении Рембрандт подал прошение о возмещении долгов за счет продажи его собственности. Таким образом в тот момент он спасся от банкротства. Пока оформлялись все процедуры по продаже дома, мастер мог там оставаться, однако теперь, когда все сроки истекли, ему придется переехать в более скромное жилище.
Хендрик, конечно, знал, что все невзгоды Рембрандта, не считая трагедии в личной жизни, происходили из-за его экстравагантного образа жизни и неумения приспособиться к вкусам широкой публики. За Хендриком водились те же грехи, однако и он не мог переделать свою натуру. Печальный опыт товарища ничему не научил Хендрика, который возлагал надежду на милосердную Судьбу, не раз выручавшую его из самых тяжелых и даже безнадежных ситуаций. Дарованный природой оптимизм никогда не покидал его.
Дверь открылась, но Франческа задержалась на нижней ступеньке и рассматривала дом Вельдхейсов, расположенный в конце улицы. Там родились ее мать и тетя Янетье, которые знали умершую жену Рембрандта, Саскию. Но сейчас девочка думала не об этом. Она увидела, как Янетье и флорентиец вышли из экипажа и теперь вместе входили в дом.
— Кто это там мечтает на лестнице?
Франческа вздрогнула и посмотрела вверх. В дверях стояла Хендрикье Стоффелс, которая вела в доме хозяйство и была Рембрандту как жена. Она приветливо улыбнулась девочке.
— А, это всего лишь я, — серьезно ответила Франческа.
В любой другой момент она ответила бы на шутку, но сейчас оцепенела от мысли, что роман тети Янетье явно закончится свадьбой. Она никогда не пригласила бы в дом постороннего и не стала бы угощать его чаем с маленькими пирожными, которые всегда получались у нее такими вкусными.
— Заходи, детка. Почему ты стоишь за дверью, когда твой отец уже в доме?
Круглое лицо Хендрикье Стоффелс с прекрасными темными глазами светилось добротой и любовью. Она протянула руки, и Франческа бросилась в ее объятия.
— Как поживаете, мадам? — спросила девочка, вспомнив о хороших манерах.
Мать объяснила ей, что Рембрандт давно женился бы на Хендрикье Стоффелс, если бы не какой-то пункт в завещании Саскии, по которому пришлось бы расстаться с небольшим денежным пособием, дававшим им возможность прокормиться.