Золотой век Екатерины Великой
Шрифт:
Такая позиция Зубова объяснялась прежде всего тем, что он опасался прихода к власти Павла, ибо ничего хорошего для него лично это не сулило, и кандидатура Александра для Зубова была намного предпочтительней.
Александр Васильевич Суворов (1792-1796)
Мы оставили генерал-аншефа Суворова в соседней с Санкт-Петербургом Финляндии, где он создавал приграничные укрепления, демонстрируя шведам готовность России отразить любое их нападение.
После подписания Верельского мирного договора напряженность между государствами заметно упала, и Суворову следовало подобрать другое
10 ноября 1792 года последовал рескрипт о его назначении командующим войсками Екатеринославской губернии и Таврической области с ограниченными, однако же, полномочиями и со строжайшим указанием того, чтобы главным своим делом почитал он укрепление южной границы.
И хотя Суворов любое дело творил с полной отдачей сил, он все-таки был не инженером, а полевым командиром. «Баталия, – говорил он, – мне лучше, чем лопата извести и пирамида кирпичу». Тем не менее должен он был и руководить работами по строительству крепостных сооружений в Гаджибее, и обустраивать там же большую морскую гавань.
Работал он вместе с инженерами – французом Ф. Деволланом и уже знакомым нам испанцем де Рибасом, имя которого осталось в названии главной улицы нового города, названного через три года Одессой, – Дерибасовская. Но это произошло уже после того, как Суворов, выполнив очередное задание, был откомандирован в Подолию для занятия линии по Днестру. Остановился он в Немирове и отсюда совершал частые наезды на Днестровскую линию.
Наконец час настал: 7 августа 1794 года главнокомандующий русскими войсками в Польше, тоже давно и хорошо знакомый ему Румянцев, приказал Суворову идти к Бресту и затем вступить на территории Подлясского и Троицкого воеводств…
В восемь часов утра 6 сентября Суворов атаковал Сераковского, в десять часов обошел с фланга, но польский генерал в полном порядке отошел в густой лес и сделал тем самым преследование невозможным. Суворов правильно предположил, что поляки пойдут в Брест, и двинулся в том же направлении. В час ночи с 7 на 8 сентября Суворов подвел войска к окраинам Бреста. Сераковский узнал об этом, вышел из города и занял сильную позицию у деревни Коршинь, но в результате трех мощных атак русской кавалерии и пеших егерей был разгромлен и отступил с не более чем пятьюстами повстанцами.
После этого Суворов без боя вступил в Брест и там 3 октября получил сообщение, что русскими войсками генералпоручика Ивана Евстафьевича Ферзена под Мацеевицами разгромлены главные силы повстанцев и пленен их главнокомандующий – легендарный генерал Тадеуш Костюшко.
Суворов тут же приказал Ферзену и еще одному генералу, Вилиму Христофоровичу Дерфельдену, идти к Варшаве, и 7 октября выступил туда же сам.
Через неделю он соединился с одиннадцатитысячным отрядом Ферзена, а 19-го подошел и Дерфельден. Таким образом, под началом у Суворова оказались триста тысяч человек, при семидесяти шести орудиях. Эта армия подошла к предместью Варшавы Праге, лежащему на восточном берегу Вислы и связанному со столицей Польши двумя большими деревянными мостами.
Произведя рекогносцировку и необходимую подготовку к штурму, войска Суворова в пять часов утра двинулись к укреплениям Праги.
В десять часов утра под музыку и барабанный бой войска на виду у защитников
А Суворов между тем завершил диспозицию штурма, разработанную столь же тщательно и детально, как и при взятии Измаила. В три часа ночи 24 октября войска начали строиться в батальонные колонны и к пяти часам заняли исходные позиции. Затем в пять часов, по ракете, полки северной колонны бросились на штурм…
Суворов предъявил полякам весьма умеренные требования, которые те почтительно, но твердо попросили смягчить еще более, выпустив из города регулярную армию с оружием и артиллерией. Суворов согласился и на это, настаивая лишь на том, что день вступления русских войск, назначенный им ранее, 29 октября, изменен быть не может.
Варшавяне после недолгих словопрений согласились.
В этот день Суворов вступил в Варшаву, встреченный на мосту через Вислу членами городского магистрата, поднесшими ему хлеб-соль и положившими к его ногам ключи от города. На следующий день Суворов с большой торжественностью и пышностью был принят королем Польши Станиславом Августом Понятовским – бывшим фаворитом Екатерины, сторонником России.
31 октября Суворов от имени императрицы объявил амнистию и «забвение вин» всем повстанцам, которые сложат оружие. И демонстрируя добрую волю, отпустил из плена двести солдат и триста офицеров. Это произвело весьма благоприятное впечатление и дало положительный результат – множество повстанцев стали покидать свои отряды. 7 ноября сдался и сам командующий – граф Фома Вавржецкий, ушедший из Варшавы, когда туда вступил Суворов. Кампания была закончена.
«Вы знаете, – писала ему (Суворову. – В. Б.) Екатерина, – что я без очереди не произвожу в чины. Но вы сами произвели себя в фельдмаршалы». Кроме фельдмаршальского жезла, Суворов получил огромное имение – Кобринский ключ с семью тысячами душ мужского пола. Союзные иностранные монархи наградили его высшими орденами своих государств.
Однако практические его действия – амнистия, всемерное укрепление королевской власти – шли вразрез с намерениями Екатерины, желавшей ликвидировать Польшу, произведя третий (и окончательный) ее раздел.
А для этого от Суворова потребовали конфискаций, контрибуций, арестов, отправки короля в Гродно при твердом управлении страной, но не королевской администрацией, а русской оккупационной властью. Суворов воспротивился такому повороту дел и ответил, что варшавский магистрат устранять не станет, контрибуций собирать из-за общего оскудения населения не с кого, а за продовольствие, поставляемое его войскам, по-прежнему будет платить наличными.
Его, конечно же, немедленно отстранив от дел, отправили бы из Польши в Россию, но в стране было еще неспокойно, с недавними союзниками, Австрией и Пруссией, начались серьезные трения, и Суворова до поры до времени оставили в Варшаве. 3 января 1795 года был подписан трактат об окончательном разделе Польши между Россией и Австрией, а 13 октября – между Россией и Пруссией. Когда третий раздел Польши был завершен и все ее земли перешли под скипетры трех орлов – прусского, габсбургского и российского, – Суворов получил рескрипт об отъезде в Петербург. К разделу Польши мы еще вернемся, а пока продолжим рассказ о полководце.