Золотой вепрь
Шрифт:
Кир хмыкнул. Его внимание привлекла странная возня в углу. Шорох, мурлыканье. Из-за кадушки, покрытой засохшими потеками теста, появился котенок. Толстый, круглоголовый, со смешными короткими лапами и торчащим, словно свечка, хвостом.
Вот почему не было кота в будке. Видно, только взяли в дом молодого. Он еще не обвыкся, сторож из него никакой. Ест да спит, силу набирает. А вымахает, скорее всего, в крупного зверя. Локтя полтора в холке будет, не меньше. И масть красивая – серая в черных разводах, будто кто-то капнул в воду чернил.
– Иди сюда, малыш. – Кир присел
Звереныш вначале потянулся мордочкой к его ладони, но потом фыркнул, вздыбил шерсть на загривке, шарахнулся в сторону.
– Сторож будет, – проговорил тьялец. – Ишь, какой маленький, а к чужому уже не идет.
– Он не потому, – ответил Антоло. – Он просто к тебе не хочет. – В подтверждение своих слов, студент накрыл ладонью голову котенка, потрепал, погладил по шерсти. – Коты чувствуют, должно быть…
– Что? – от неожиданности Кир задохнулся. – Ты что хочешь сказать? Что он чувствует?
– Не знаю. – Студент покачал головой. – Я скажу, только ты не обижайся…
– На тебя, что ли?
– Ну вот. Уже обиделся.
– Ничего я не обиделся. Говори!
Антоло помолчал чуть-чуть. Вздохнул.
– Ты не такой, как все, – сказал он, продолжая гладить котенка. – Я это совсем недавно понял. Описать не могу, но чувствую. Зуд какой-то, что ли?
Кир хотел спросить: «Мыться не пробовал?», но сдержался. Так можно слово за слово и в горло друг другу вцепиться. Кому от этого польза будет? Только ландграфу Медренскому и его загадочному гостю, которого на наречии дроу звали Змеиный Язык. Вот покончим с ними, тогда и придет время отдавать старые долги.
– Ты слушаешь? – Студент поднял голову.
– Слушаю. Говори.
– Я думал сперва, это от злости. Ну, из-за драки той и все такое… Только злости у меня к тебе уже нет.
– Да? Ну, спасибо.
– Не за что. Обниматься я с тобой не собираюсь. А уж тем более в друзья набиваться.
– И за честность спасибо.
– Не за что, – повторил табалец. – Я о чем говорил? Когда ты поблизости, я будто кожей чувствую что-то не то. Ну, понимаешь… Трудно объяснить. Вот у стариков перед грозой кости ломит. Или у ветеранов старые раны болят к сырости. А у меня – зуд. Легенький такой, словно мурашки под кожей бегут. Мелкие-мелкие. Даже волосы дыбом встают по всему телу.
– Прямо по всему? – съязвил Кир.
– Именно по всему. – Антоло шутки не понял или сделал вид, что не понял. – Я думаю, это потому, что ты колдун.
Воцарилось неловкое молчание. Студент поглядывал исподлобья – не обидел ли? А Кирсьен попросту задохнулся от возмущения. Слова отповеди застряли в горле. Он мог только судорожно втягивать воздух и злиться в душе на неожиданный дар, сделавший его не таким, как все.
– С чего… С чего ты взял? – произнес он, когда дар речи наконец-то вернулся. – Откуда?
Антоло пожал плечами:
– Коты, говорят, колдовство чуют.
– Сметану они чуют. И мясо, – возразил бывший гвардеец. – А я тут при чем?
– Вся банда болтает, как ты айшасианского колдуна завалил. Тедальо мне все уши прожужжал.
– Колдуна Мудрец убил. Это тебе кто хочешь скажет.
– Правильно.
– И что там пишут? – выдохнул Кир.
– Да ничего, собственно, нового. О чародеях, победивших черный мор. Об их силе, благородстве, самоотверженности. Я не знаю, каждому ли слову из этих восхвалений можно верить. Но там еще о многом написано.
– О чем же?
– Что раньше волшебники владели силами четырех стихий. Вода и огонь…
– Воздух и земля.
– Верно. Правда, кому-то лучше удавалось с водой работать, а кому-то с огнем… Они под это свое умение и работу себе выбирали. Вода и воздух – значит, погодой управлять. Огонь и земля – плавильщикам и рудокопам помогать. Вода и земля – сам Триединый велел садами и нивами заниматься. Но настоящее, подлинно сильное волшебство получалось лишь тогда, когда чародей владел в должной мере всеми четырьмя стихиями. Это были лучшие из лучших. Подобные Тельмару Мудрому.
«Значит, мне это не грозит, – подумал Кир и почему-то испытал облегчение. – Может, попробовать погодой управлять? Напущу на Медрен туман…»
– С гибелью волшебников было утрачено и знание четырех стихий, – продолжал студент. – Сейчас если где-то и появляются колдуны, то используют они совершенно другие силы.
– Какие же? – удивился тьялец. Если до сих пор слова Антоло не открывали для него Айшасы – кое-какие отголоски легенд о чародеях знал любой уважающий себя гражданин империи, – то последняя фраза оказалась совершенно неожиданной.
– Точно не знаю. Что-то вроде человеческих чувств, эмоций.
– Ерунда! Как можно использовать мою радость или злость?
– Откуда мне знать?
– Ты что-то ничего не знаешь! То рассказываешь, а как до дела доходит, так «не знаю»!
– Ну, так я же не ученик чародея! Я астрологом собирался стать. Если и читал что, так случайно. Не вдумывался и не учил наизусть. Что запомнилось, то запомнилось, а остальное – извини и подвинься… – Он, похоже, обиделся. Надулся и замолчал.
Котенок мурлыкал и терся о калиги [31] Антоло.
31
Калиги – сандалии с кожаными чулками. Толстая подошва укреплялась острыми гвоздиками, нога поверх чулка переплетена ремнями сандалий.
Вначале Киру захотелось послать подальше чересчур обидчивого студента, но любопытство пересилило. Да и какой смысл рассориться вдрызг, если судьба определила одно дело вместе делать? Дружбы между ними хоть так, хоть эдак не будет, но ради выполнения задания можно потерпеть чуток слабости другого.
– Ладно. Рассказывай. Что там с чувствами?
Антоло помялся, помялся и начал говорить:
– Вообще-то я не уверен, что правильно понял. Якобы волшебники… не все, а лишь некоторые… могут впитывать окружающие их чувства. Страх, злость, радость, недоверие…