Золотой воин

Орлов Алекс

– Тост! За счастливое избавление! – провозгласил фон Крисп, наполняя кружки.

– Ой, я уже ничего не соображаю, отвык от вина, – пожаловался Крафт.

– Отставить, солдат, как старший по званию, я приказываю!

– Слушаюсь, господин капитан! За избавление...

Они выпили, закусили, и Крафт продолжил рассказ:

– Неподалеку от Исфагана нас попытались захватить рыбаки – владельцы баркаса, но мы же солдаты, а не какие-нибудь хуторяне. Надавали им как следует, взяли одежду, немного меди и двинули в город.

– Молодцы! Моя выучка! – воскликнул фон Крисп и хлопнул

Крафта по плечу. – Слушай, а как звали твоего товарища, с которым вы через огонь и воду?

– Питер, сэр. Питер Фонтен.

– Питер Фонтен? Так я же знаю этого парня, я помню его лицо! Это ж мой золотой пленник!

– Золотой пленник? – недоуменно переспросил Крафт.

– Да это я просто прозвище ему такое дал, – отмахнулся фон Крисп, жалея, что проболтался во хмелю. Не рассказывать же первому встречному о том, как он планировал при случае умыкнуть казенного человека и вернуть его богатеньким родственникам. А в том, что Питер Фонтен принадлежал к сословию людей состоятельных, фон Крисп не сомневался.

– Так где же он теперь, надеюсь, цел?

– Об этом мне ничего не ведомо, – грустно ответил Крафт и шмыгнул носом. – Его молоканы поймали, может, и сожрали уже, у них это быстро...

– За вами молоканы гонялись?

– Дык сначала стражники в Исфагане, должно, их рыбаки натравили, это которые нас поймать хотели, а получилось – мы их.

– Ну да, ты говорил.

– И вот только мы собрались воды купить да лепешек, а тут стража...

– Постой-постой, это на базарной площади, что ли?

– Так точно.

– Так это же я вас ловил, дурья моя башка, я в Исфагане должность начальника стражи исполнял! Прибежали какие-то рожи, говорят, обворовали, унесли и все такое... А я, признаться, с сильного похмелья мучился. Ну, поднесли мне щедро, я и пошел, так меня эти же ваши орки на базаре чуть не уделали, право слово. Я было вокруг побежал, но не успел.

– Я со склада сбежал, а Питер задержался. – Крафт снова всхлипнул.

– Ну, не будем о грустном, давай лучше выпьем за его здоровье.

Капитан налил полные кружки и поднял свою.

– Я его очень хорошо помню, он рогатчиком стоял. Ну а рогатчики, они и против кавалерии стоят, такие просто так не сдаются.

И они выпили.

54

Третий день Питер уверенно направлял своего трофейного жеребца в сторону моря. В окрестностях Исфагана он намеревался выбраться на большую дорогу, одну из тех, что во множестве покрывали пространство приморских провинций, отличавшихся хорошими торговыми связями со всей империей. Продвигаться приходилось по непроезжим местам, поскольку в приморье еще продолжались бои, войска императора преследовали переселенцев и разрозненные силы туранов, армия которых разжирела на убийствах и грабежах и окончательно потеряла боеспособность.

В ответ на нарушение императором договоренностей о перемирии Хивва послала из-за реки Тивир новые армии, которые разрушили Исфаган и Ямс, но быстро отошли назад, а вместо себя оставили лишарей и убуйнов, подчищавших руины городов от остатков всего живого.

В одном из трактиров, наспех поставленном у придорожной

кузницы, Питер слышал рассказы нескольких очевидцев, которым удалось пережить первые несколько ночей в Ямсе, а затем бежать при свете дня.

– Разными голосами живых выкликивают, то детьми бездомными прикинутся, то девицами-красавицами! Дескать, пусти в дом, не обижу, – рассказывал собравшимся в трактире бывший пекарь, и от вновь переживаемого ужаса у него тряслись руки. – Поутру пошел к соседу, он один в большом доме оставался – других-то тураны раньше перебили, а у него дверь нараспашку, и сам он внутри лежит, как будто листок пергамента или мешок какой. Одна кожа осталась, убуйны его дочиста высосали... Вот тогда я и побежал с малыми пожитками, да и рад был, что ушел. На подаяния жить буду, а туда не вернусь, живому человеку там делать нечего.

Хозяин трактира, он же помощник в придорожной кузнице, вел со своими постояльцами тонкую политику – проезжим туранам говорил о приближении императорских войск, кирасиров предупреждал об опасностях от туранов. Кузницу же не трогали ни тураны, ни императорские солдаты, поскольку лошадей ковать требовалось и тем, и другим.

– Вашу милость от кого предупредить надо? – спросил он у Питера, как только его увидел.

– То есть? О чем ты?

Питер приехал к трактиру через полдня после бегства и плохо соображал.

– Наружности вы не туранской, но конь у вас из полка угнанный.

– Ах, вон ты о чем, – понял Питер. – Предупреждай и о тех, и о других. Коню дай овса. Найдется?

– У нас все найдется, если плата подходящая, – двусмысленно ответил трактирщик.

Пришлось Питеру в первый раз заглянуть в сумку, что дал ему Корнелий. Помимо слипшегося с ветчиной куска хлеба там оказалась скрутка чистого бинта и небольшой тряпочный кисет, в котором позвякивали монеты. Питер высыпал их на ладонь и был немало удивлен – Корнелий утверждал, что отдал серебро, но в кисете оказались пять дукатов и только две серебряные монетки по одному рилли.

– Вижу, что с деньгами у вас все в порядке. Коника спрячем, напоим, накормим, вычистим. Забрать сможете в любое время, у нас для всяких посетителей отдельные конюшни. Да и покои тоже в разных местах.

Впервые за много времени Питер снял кожаную амуницию и помылся водой с щелоком и настоянным на травах льняным маслом. Побрился, снова став похожим на подростка, и купил у трактирщика чистую холстяную пару.

Спать пришлось на чистых простынях и подушке, однако рисковать Питер не стал и прежде облачился в амуницию поверх чистой пары, оставив башмаки на полу возле топчана, а шлем на столе.

Уехал он с первыми лучами солнца, попросив хозяина сменить роскошное офицерское седло на простое.

Потом был день пути и постоянные остановки, едва впереди показывался пыльный шлейф. Чаще всего это была одна или две телеги с беженцами, нагруженные домашним скарбом и влекомые выбивающимися из сил лошадьми, но пару раз попадались разъезды императорских кирасиров.

На ночлег Питер остановился в скальном гроте, коня накормил взятым в запас овсом, а воду добыл в озерце, питавшемся от собиравшегося на скалах тумана.