Золотой жук. Странные Шаги
Шрифт:
— Вдове пришлось продать почти все драгоценности, — рассказывал Уэн. — Тогда Брандер Мертон приобрел, вероятно, и Чашу — она была уже у него, когда я с ним познакомился. Сами понимаете, владеть такой штукой не очень-то спокойно.
— А мистер Мертон получал уже письма? — спросил отец Браун, помолчав.
— Думаю, что получал, — сказал Дрэг.
Что-то в его тоне насторожило священника, он вгляделся и понял, что тот неслышно смеется, смеется так, что у вновь прибывшего холодок прошел по спине.
— Конечно, получал, — сказал Питер Уэн, нахмурившись. — Я, понятно, не видел писем; только его секретарь читает корреспонденцию, да и то не всю. Мертон
— Понимаю! — сказал Браун, который наконец понял, что означает его похищение. — Право, не думаю, чтобы я мог вам помочь. Вы все время на месте. Вам в сто раз легче сделать научно-обоснованный вывод, чем мне, случайному посетителю.
— Да, — сухо заметил Дрэг, — Но наши выводы настолько научно обоснованы, что даже малоправдоподобны. А то, что убило такого человека, как Трент, должно было упасть прямо с неба, не выжидая научных объяснений. Так сказать, гром с ясного неба.
— Что вы! — воскликнул Уэн. — Неужели вы думаете, что тут замешаны потусторонние силы?
Но узнать, что именно думает Дрэг, было нелегко, за одним исключением: когда он называл кого-нибудь «гигантом мысли», он обычно подразумевал, что тот — круглый дурак. Больше он не проронил ни слова и восседал неподвижно, как истукан. Немного погодя автомобиль остановился — очевидно, они прибыли. Тут было чему удивиться. Они только что ехали редким перелеском — и вдруг им открылась широкая долина, а прямо перед ними вонзался в небо дом, обнесенный стеной или очень высоким забором. Все вместе взятое напоминало издали аэродром или римский лагерь. Вблизи было видно, что стена не каменная и не деревянная, а металлическая.
Они вышли из машины и долго возились у стены, как возятся возле сейфа; наконец в стене открылся узкий проход. К величайшему изумлению Брауна, человек, именуемый Норманом Дрэгом, не пожелал войти, а распростился с ними, зловеще ухмыляясь.
— Я не пойду, — сказал он. — Столько удовольствий разом старику Мертону не по силам. Он так любит видеть меня, что умер бы от радости.
И он зашагал прочь, а удивленного Брауна пропустили за стальную дверь, которая моментально захлопнулась за ним. Они попали в большой, аккуратный сад, который пестрел веселыми яркими цветами, зато там не было ни деревьев, ни высоких кустарников. Посреди сада стоял дом, очень красивый, но узкий и высокий, как башня. Палящее солнце зажигало то одно, то другое стекло под крышей, но в нижних этажах окон, по-видимому, не было. Чистота стен и сада как нельзя лучше вязалась с чистым воздухом американских полей. Внутри все сверкало мрамором, металлом, изразцами, но лестницы не было тоже, только в углублении между крепкими стенами ходил лифт, и доступ к нему охраняли два субъекта, могучих, как полисмены в штатском.
— Да, охрана хорошая, — сказал Уэн. — Вам, может быть, смешно, отец Браун, что Мертону приходится жить в такой крепости. Даже в саду нет ни одного дерева, чтобы никто не мог за ними спрятаться. Вы не знаете, какую нам пришлось разрешить трудную задачу. И, вероятно, не знаете, кто такой Брандер Мертон. Человек он с виду тихий, на улице на него и внимания не обратишь. Сейчас,
— Ничуть, — мягко ответил Браун. — Мой долг навещать заключенных и всех несчастных пленников.
Они помолчали; хмурое, худое лицо молодого человека приняло странное недоброе выражение. Затем он резко сказал:
— Не забывайте, на него ополчились не простые преступники, не какая-нибудь Черная Рука. Даниэль Рок — сам черт. Вспомните, что он расправился с Трентом в его собственном саду, с Гордером — почти у дома, а сам ускользнул.
Верхний этаж, защищенный толщей стен, состоял из двух комнат: проходной, в которую они вошли, и другой, которая и была святилищем миллионера. Они вошли в первую как раз в тот момент, когда из второй выходили два посетителя. Одного из них Питер Уэн представил как своего дядюшку. Он был маленький, но очень крепкий и подвижной, его бритая голова казалась лысой, а при взгляде на его коричневое лицо не верилось, что он белый. Старого Крэка прозвали Ореховым Крэком в память другого героя, а прославился он во времена последних схваток с индейцами. Спутник его был совсем на него не похож. Высокий, елейный, с черными лакированными волосами и с моноклем на широкой черной ленте, Бернард Блэк, поверенный старого Мертона, только что принимал участие в деловом совещании компаньонов.
Все четверо встретились посреди первой комнаты и, прежде чем разойтись, остановились, чтобы обменяться для приличия несколькими фразами. Они были не одни: в самой глубине, у двери во вторую комнату, виднелась большая неподвижная фигура, слабо освещенная светом, падавшим из фрамуги, — человек с черным лицом и широчайшими плечами. Он был из тех, кого американцы шутки ради смело прозвали головорезами; из тех, кого друзья называют телохранителем, а враги — наемным убийцей.
Человек не двинулся, не шевельнулся, не поздоровался ни с кем. Но Питер Уэн, увидев его здесь, нервно осведомился:
— Остался кто-нибудь с шефом?
— Не поднимай шума, Питер, — осклабился его дядюшка. — С ним Уилтон. Полагаю, этого достаточно. Уилтон, кажется, никогда и не спит, все охраняет Мертона. Он стоит двадцати телохранителей, а проворен и невозмутим, как индеец.
— Ну, вам лучше знать, — согласился, смеясь, племянник. — Помню, каким вы учили меня индейским штукам, когда я был мальчуганом и любил читать о краснокожих. В тех рассказах краснокожим всегда солоно приходилось.
— В жизни было не так! — сурово сказал старый пограничник.
— Неужели? — переспросил ласковый мистер Блэк. — Я думаю, им трудно было справиться с нашим огнестрельным оружием.
— Я видел, как индеец стоял под обстрелом сотни ружей, — сказал Крэк. — У него был только нож — и он убил белого, который был на вышке форта.
— Как же это он? — спросил Питер.
— Бросил нож, — пояснил Крэк. — Бросил, раньше чем раздался первый выстрел. Не знаю, где он этому научился.
— Надеюсь, вы не научились у них? — засмеялся племянник.
— Думается мне, — задумчиво проговорил Браун, — что в этом рассказе есть мораль…