Золотые анклавы
Шрифт:
– Конечно, нет, – сказал Мартел, наконец наклеивший на лицо улыбку, хоть и не слишком радостную. – Пожалуйста, чувствуйте себя как дома.
Я не стала забираться далеко. Мне просто хотелось побыть одной, укрывшись от остальных, и сад послушно привел меня в маленький укромный уголок, увитый цветами, зеленый и тихий; рядом журчал небольшой водопад. Ни о чем другом я и не мечтала, но, оказавшись там, тут же разочаровалась. В этом уютном уголке нечего было делать, кроме как размышлять и предаваться чувствам, а мне ничего этого не нужно. Отдыхать я не могла, потому что не устала. Хотела бы я утомиться! Убить одним заходом чреворота,
Только этой мысли и не хватало. Я не собиралась думать о случившемся, сидя там – в саду, который я спасла вместо Ориона, – но ничего другого мозг мне не предлагал. Моя Прелесть вылезла из кармана и забегала по красивым перилам из кованого железа и по веткам, а я пыталась взглядом следить за ее движениями и ровно дышать – вдох, задержка, долгий выдох, – однако толку от этого не было. Приятное спокойствие от напитка, который дал мне Элфи, развеялось, сменившись досадой и гневом, и чем больше я пыталась уцепиться за собственные мысли, тем явственней ощущала тошнотворную вибрацию маны под ногами, до жути похожую на отвратительные колебания разваливающейся туши чреворота. У меня все перевернулось в животе, и я сдалась.
Мне помогло бы какое-нибудь занятие, но делать было нечего – да я и не смогла бы за него взяться. Я отдала разделитель маны, и мой личный запас был пуст. Поэтому я встала и начала делать отжимания, чтобы собрать ману. Я все еще была в прекрасной форме – в школе я готовилась к пятисотметровому спринту, от которого зависела моя жизнь, и мое состояние только улучшилось после того, как я провела несколько дней в Уэльсе, с неограниченным запасом еды, питья и любви. Я делала отжимания как положено: грудью до земли и счет вслух.
Бедный озадаченный сад медленно и изящно раздвинул укромный уголок с обеих сторон, давая мне больше места, а когда я поднялась, досчитав до семнадцати, в уголке возникла корзинка с ковриками для йоги. Это наверняка было заложено в базовой программе: скорее всего, девять из десяти лондонских магов в дорогих спортивных костюмах регулярно являлись сюда ради приятной групповой тренировки с видом на водопад. Впрочем, они не собирали ману, а упражнялись просто ради удовольствия. Им стоило съездить на выходные в Уэльс. Не обращая внимания на корзинку, я сжала кулаки и продолжила отжиматься на голом камне, отсчитывая капли с трудом добытой маны, которые падали в пустой кристалл, по-прежнему висящий у меня на шее. Когда я дошла до тридцати, он слабо засветился.
И тут я заметила, что Лизель, скрестив руки на груди, стоит неподалеку и хмурится. Я ненавижу отжимания; отчасти мне хотелось, чтобы кто-нибудь явился и нашел для меня другое занятие или, по крайней мере, дал повод оторваться, и Лизель для этого отлично подходила. Но все-таки я дошла до пятидесяти, прежде чем подняться, орошая пoтом высокие разноцветные гладиолусы в ближайшем вазоне. Я ожидала, что Лизель назовет меня дурой; честно говоря, я так себя и чувствовала. Это было все равно что тащить десять миль ведро от жалкого грязного ручейка, чтобы полить цветок, растущий у огромного озера.
Но Лизель ничего не сказала; она всего лишь наблюдала за мной, загадочно щурясь. У меня возникло ощущение, что я стою за зеркальным стеклом, а на другой стороне тикает большой сложный механизм, весь вибрирующий от движения тридцати тысяч шестеренок.
– Тебе что-нибудь нужно? – холодно спросила я. – Нашла еще одного чреворота?
Лизель грубо фыркнула и сказала:
– Только не плачь.
Я с вызовом уставилась на нее, набирая воздуху в грудь, и тут она меня огорошила:
– У вас все получилось. В зале остались только вы с Лейком. В чем мы ошиблись?
Я, честно говоря, не собиралась плакать – гораздо больше мне хотелось ей врезать.
– А что? Снова собираешься загнать миллион злыдней в ловушку? – прорычала я.
– Он умер? – спросила Лизель, как будто разговаривала с маленьким ребенком (впрочем, без особой деликатности).
– Надеюсь, – напрямик ответила я.
Она могла думать что угодно. Отчасти мне хотелось внушить ей, что это я убила Ориона и оставила его лежать на полу выпускного зала, прежде чем торжествующе выскочить на волю самой.
Но с Лизель этот номер не прошел.
– Там был еще один чреворот, – сказала она.
Я всю жизнь пугала людей, хотя предпочла бы с ними дружить, ну или, по крайней мере, спокойно одалживать у них молоток или ручку. Но теперь, когда мне хотелось припугнуть Лизель, она, разумеется, осталась невозмутима.
И неумолима. Я сдалась. Я не желала и дальше от нее отбиваться, парируя уколы, пока она продолжала бы бить по больному.
– Это было Терпение, – сказала я. – Оно сожрало Стойкость и спряталось где-то в школе. Оно настигло нас у ворот незадолго до того, как школа рухнула. И кстати, – безжалостно добавила я, – я хотела просто уйти. Орион не согласился. Он вытолкнул меня за ворота, и тварь до него добралась. Он не позволил мне его вытащить. Вот и вся история, надеюсь, ты удовлетворена. Короче, я пошла.
Лизель широко раскинула руки:
– Куда? Сидеть в палатке под дождем?
– Есть другие варианты?
– Да, – кивнула Лизель. – Давай поужинаем.
Как только она это сказала, я невольно признала, что действительно лучше сесть и поужинать, чем выйти из анклава вслепую, в неведомой части Лондона, не зная, как вернуться домой, и с пустыми карманами (не считая мыши). Мама никогда о таких вещах не заботилась. Если ей надо куда-то поехать – она голосует на дороге, и кто-нибудь ее подвозит. Если она хочет есть, то спрашивает у мироздания, нет ли где-нибудь лишнего кусочка – и почти наверняка кто-то, проходя мимо, остановится и предложит маме еды или пригласит к себе пообедать. Мне, скорее всего, придется наскрести хоть какую-то мелочь, прежде чем я получу от мироздания неохотное позволение купить черствую булочку и билет на автобус. И я не понимаю, в чем дело – в моей мрачной физиономии или в других людях, которым розовощекая улыбчивая женщина средних лет нравится больше угрюмой темнокожей девчонки. И оттого что я сама не знаю, в чем причина, я становлюсь еще мрачнее.
Кстати говоря, я бы почти наверняка, невзирая ни на что, вышла вслепую из анклава, просто назло Лизель и себе самой, но тут она добавила:
– Не делай глупостей. Элфи потом отвезет тебя домой. – И указала на маленькую винтовую лестницу, которая поднималась на террасу, откуда доносился неописуемо приятный запах. Походило на рисовый пудинг, которого мне страстно хотелось. Точнее, рисовым пудингом вовсе не пахло, и я никогда его особо и не любила, но в школе ела, как только выпадала возможность, потому что там он – одно из основных лакомств. Я бы охотно провела остаток жизни без рисового пудинга, но отчаянно желала того, что благоухало там, на террасе, даже если это был рисовый пудинг.