Золотые колдуны

Джентл Мэри

— Т'Ан Мелкати. — Я сделала полагавшийся в таком случае поклон.

— Что? Кристи, вы… — Ее испуг улетучился. — О, груди Богини, я уж подумала, что вы это всерьез.

— Как дела? — спросила я, когда мы обнялись, — Сейчас мне нужно трижды поклониться, прежде чем говорить с вами, и, кроме того, остерегаться клинка наемного убийцы.

— Сумасбродная пришелица из другого мира, — сказала она на это. Рядом с нею стоял Халтерн, округлые черты лица которого застыли в равнодушной улыбке. Она крепко схватила его за плечо.

— Вы с Ореином навязали мне такую работу…

Мелкати, о, Богиня! Думаю, что стану жить в Алес-Кадарете, а нести охрану предоставлю Асше. — Она показала мне на Асше, невысокого человека с седой гривой и мрачным взглядом, имевшего вид карликового петуха. — Он — командир гарнизона Черепной крепости, и я осмелюсь утверждать, что он справится с этим делом. О, великая Мать! Как мне хотелось бы верить, что и я справлюсь с Мелкати!

«Халтерн, — подумала я, — и Ореин, но кто же еще? Хал является послом Короны, и не нужно спрашивать, поддерживает ли это Сутафиори».

— Вы с этим справитесь, — сказала я.

— С'арант! — позвал Родион.

Я возвращалась с площадки для обучения владению джайанте вся в поту, потирая синяки.

Усилия Блейза, имевшие целью научить меня пользоваться оружием ортеанцев, долгое время не приносили успеха просто потому, что те сражались обеими руками, а я упорно не отказывалась от своей земной праворукости. Единственным оружием, при пользовании которым я проявляла некоторую ловкость, было джайанте, сбалансированная палка, и я орудовала ею более ожесточенно, потому что последняя оставшаяся еще у меня батарея для парализатора была уже на половину истощена.

Боевой восторг Блейза приносил мне все новые синяки, но я переносила эти неприятности с твердым намерением когда-нибудь отомстить за себя.

— Что такое? — спросила я.

— Вас требует Андрете, — сказал ке, — в Хрустальный зал.

— Чего же она сейчас хочет от меня?

Аширен пожал плечами. Канта Андрете стремилась завладеть посланницей Доминиона с такой же естественностью и целью, с какой она изучала новое животное в своем зверинце. Я вздохнула и пошла в свою комнату, чтобы переодеться. Залы, коридоры, дворы — и нигде во всей этой кроличьей клетке города за Первой стеной не было места, где я могла бы побыть наедине с собой.

— Где мой ремень? — спросила я, поспешно завязывая на себе чистую сорочку из хирит-гойена. — Ты не видел его?

— Я предполагаю, что его кто-то взял, — сказал ке, — и попытаюсь отыскать.

Даденийскому языку неведомо понятие «украсть»: в нем оно заменяется особым ударением в слове «взять». Если же говорить о собственности, то у всех ортеанцев слабо выражено понимание того, что есть «мое» и «твое».

Монетная система в Дадени состоит из металлических пластинок и жемчужин, нанизываемых на шнурок и носимых обычно на шее или на поясе. Мне тоже пришлось привыкнуть к такому способу после того, как потерялся мой бумажник. Вся моя собственность ограничивалась несколькими личными документами, отчетами для департамента и парализатором. Эти немногие вещи я носила с собой в сумочке, и единственная возможность предотвратить ситуацию, когда бы Родион мог в ней порыться, заключалась в том, чтобы

убедить кир, что это опасно. Впрочем, в некотором отношении это действительно было так, потому что если бы ке украл ее у меня, то оказался бы в гораздо большей опасности, чем когда-либо прежде.

Я поискала ремень, на котором висел нож, под подушками и книгами из библиотеки, находившейся внутри Первой стены, но нигде не могла его найти. Пришлось оставить это занятие и отправиться на прием одетой не должным образом.

Дверь в Хрустальный зал, когда я подошла к ней, была только прикрыта. Я постучала — потому что никак не могла расстаться с этой привычкой — и вошла. Весенние сумерки заполняли помещение, поблескивали кварцевые стекла окон. В больших железных чашах лежали раскаленные до красна угли.

Неужели Родион назвал мне не то место? Я удивилась. В воздухе ощущался знакомый резкий запах.

Андрете сидела спиной ко мне в кресле и неподвижно смотрела на угасавший огонь углей.

— Простите меня, ваше превосходительство…

Она никаким образом не давала понять, что слышала меня. Андре сидела, откинувшись назад, положив одну из своих толстых рук на подоконник.

«Она спит, — подумала я, — как мне теперь поэлегантнее выйти из этой истории?» Я обошла вокруг нее. Позднее весеннее солнце освещало шкуры на полу, ее темное лицо и красно-белую одежду. Пальцы казались красными в свете огня, падавшем на шкуру, на каменные плиты. Запах был очень сильным.

«Как на кухне или на скотобойне», — подумала я.

Но одежда на ней была не красного цвета. Она была белой, но пропиталась чем-то красным от плеча до коленей, оно стекало, как вода, и капало на лежавшие под ногами шкуры.

Воздух был холоден, в нем стоял запах крови и фекалий. Кровь капала с ее скрюченных пальцев и покрывала золотые гвоздики между ними. На меня смотрели ее открытые, не покрытые перепонками глаза… «Она, наверное, жива, она шевелится», — подумала я. И тут мне стало ясно, что я ошиблась. Она не дышала, веки не двигались.

Под ее подбородком торчала рукоятка вонзенного ножа, не давая голове упасть вперед. Здесь не должно было быть столько крови, кровь не должна быть такой жидкой…

Я упала как подкошенная, изо рта и носа у меня потекла какая-то едкая жидкость; в коридоре послышались голоса. А потом зал наполнился кричащими людьми.

22. ПЛАЧ БЕРАНИ

Меня трясла рука Рурик. Я попыталась сказать ей, что это не нужно, что я знала, что случилось.

— Я обнаружила ее, — сказала я.

— Обнаружила? Вы убили ее! — Возле стула стоял Бродин, его руки были красными, по лицу текли слезы. В благонравных насмешливых песнях его и канту называли арикей. Я в это не верила. До сих пор.

— Это ваш нож? — осведомился Касси Рейхалин.

— Я… да, у меня брали нож, Родион вам расскажет…

— Охотно верю, что ке это сделает. Все-таки ке — полузолотой.

Здесь были Сутафиори, Хеллел Ханатра, и я не могла вспомнить, видела ли, как они входили. Я испытывала только одно желание: не смотреть на мертвую женщину.