Золотые оковы власти

Скибина Ульяна

Принцесса медленно кивнула и отвернулась, стараясь не показать, что уязвлена; однако Адриан и сам все прекрасно понимал, и сейчас позволил себе лишь сочувственное молчание.

Оба они знали, что Софи обижена, но до этой минуты Элиан и представить не могла, насколько сильно – конечно, отношения ее с сестрой были натянутыми еще с раннего детства, когда каждая пыталась перещеголять другую в чем-то, будь то более красивое платье или искуснее заплетенная прическа, изящнее манеры или более явная благосклонность венценосных родителей; и, если бы у каждой из принцесс спросили, отчего пошло это негласное соперничество, этот обжигающий холод в отношении друг с другом и зависть чужим успехам, порой перераставшие в открытую вражду,

обе они вряд ли сумели бы дать сколько-нибудь внятный ответ. Наверное, это просто было, было так же неотделимо от них, как собственный статус или особое, полное достоинство умение себя держать, или королевская кровь, текущая в их жилах – и в те редкие минуты, когда Элиан все же оглядывалась назад и пыталась найти истоки этих странных взаимоотношений, она не находила ничего, кроме того особого детского восприятия, когда самая пустячная мелочь может переживаться как ужасная трагедия, и максимализма, со временем ставшего привычкой. Да, судя по всему, в этом и крылся в ответ: они с сестрой уже слишком привыкли постоянно поддевать друг друга и насмехаться, чтобы допустить мысль о том, что, возможно, стоило бы посмотреть друг на друга под иным углом – и, если эта мысль и приходила кому-нибудь из них в голову, они старались мгновенно отогнать ее и заняться чем-то другим, но только не думать о своих взаимоотношениях.

Но на сей раз все было по-иному – еще более жестче и холоднее, чем прежде, потому что Софи всегда мечтала занять место, которое теперь принадлежало ее младшей сестре; мечтала о принце, прекрасном юноше из государства более влиятельного и сильного, нежели ее родной Морган; мечтала о богатстве и почестях, о статных мужчинах, целующих руку с почтительной полуулыбкой на устах, и о прекрасных дамах, перешептывающихся за спиной и завидующих ей, но в лицо своей королеве осмеливающихся лишь в очередной раз восславить ее сиятельную красоту.

Нет, Элиан никогда не говорила с ней об этом – но отчего-то знала, знала так же совершенно и безоговорочно, как и то, какая будет погода сегодня утром, знала то, что сестра хотела уехать из Моргана – по правде сказать, она вообще никогда не любила его и не была привязана так, как младшая дочь короля или брат. Известные литературные произведения и поэзия родной державы вызывали у нее лишь скуку, театр, которым так славилось государство – насмешку, а красота природы – слова о том, что в том же Арлине, Росладе или Далии есть места намного прекраснее и роскошнее, хотя ни в одном из них принцесса Софи так и не побывала.

Разумеется, Элиан знала, что к сестре непременно еще посватается какой-нибудь заморский принц, однако Софи всегда рассчитывала выйти замуж раньше нее – и расчет этот был вполне закономерен и верен, учитывая то, что старшая дочь короля Стефана воспитывалась как королева, с перспективой на удачный брак и богатство, который он может сулить, ей уделялось больше внимания, чем ее младшей сестре, хотя воспитание и образование им давали как будто одинаковое – возможно, дело было все в необыкновенной красоте Софи, которую та унаследовала от матери, и которой со временем предполагали воспользоваться при выборе жениха, быть может, в чем-то еще: раньше Элиан как-то задумывалась над этим, но к окончательному выводу так и не пришла, да и мысли о сестре тогда были ей не очень приятны, так что она почла за лучшее просто выкинуть все это из головы и положиться на мудрость отца и матери – в конце концов, принцесса пребывала в полной уверенности, что король и королева просто не могут желать своим дочерям ничего плохого.

Однако, как бы то ни было, принц Дамиан очень понравился Софи – настолько, что она переживала за свой портрет, написанный с натуры арлинским художником, куда больше, чем за все остальные когда-либо. Глядя на картину, изображающую принца, она говорила, что есть в его облике что-то насмешливо-хитроумное и до безумия завораживающее, и что это ей очень нравится; Элиан

была уверена, что сестра победит в этом конкурсе невест за обладание сердцем принца, но… этого не случилось, и никто до сих пор не мог бы сказать, почему.

– Пойдем, – наконец, произнес Адриан, едва ощутимо коснувшись плеча сестры и этим спокойным движением приводя ее в чувство; принцесса кивнула и благодарно улыбнулась ему.

Королевские сады, куда негласно они направились, окружали дворец со всех сторон, разбиваясь на маленькие зеленые уголки, соединенные извилистыми каменными дорожками; то тут, то там расцветали розы, белоснежные и алые – любимые цветы королевы; стояли мраморные скамейки; где-то вдалеке слышался плеск фонтанов и звуки, издаваемые благородными павлинами, которые обитали в западной стороне сада, невдалеке от знаменитого зверинца властителя Моргана.

Принцесса медленно шла по знакомым с детства тропинкам, и в памяти ее яркими красками воскресали воспоминания из детства: раньше они с братом были частыми гостями в садах, проводя здесь много времени вместе – играли, представляя себя принцессой, заточенной в башне, и славным рыцарем, победившим дракона во имя ее освобождения, или пиратами, разыскивающими морские сокровища, или верными воинами короля, принесшими присягу. И хоть высокой башней им служило ближайшее дерево, драконом – молодой павлин, откровенно не понимающий, отчего за ним гоняется ребенок, мечами – ветви, небрежно отломанные с ближайшего куста, а морем – замковый пруд, все же, это было счастливое детство, самое счастливое из всех, что только может быть, и Элиан была в этом искренне убеждена.

К сожалению только, продлилось оно совсем недолго, ведь не пристало, в конце концов, принцу и принцессе гоняться за животными: Адриана очень скоро начали обучать фехтованию, арифметике, географии и прочим наукам, обязательным для детей, в чьих жилах течет королевская кровь, а Элиан взяли под свою опеку гувернеры и гувернантки, и с этого момента брат с сестрой как-то отдалились друг от друга, встречаясь лишь на званых обедах, балах и вечерах, устроенных их сиятельных отцом, а так же иногда в коридорах замка – но тогда у них не было и нескольких минут, чтобы успеть обстоятельно побеседовать друг с другом. Когда же принц и принцесса выросли, и им предоставили больше свободного времени, оказалось, что у них слишком мало общего, чтобы, как прежде, проводить вместе целые дни, а узнать друг о друге больше им в голову как-то не пришло – и, быть может, больше всего младшая дочь короля Стефана жалела сейчас именно об этом.

Адриан терпеливо ждал, не прерывая молчания и только лишь внимательно, как-то почти робко изучая лицо сестры, будто бы пытался понять, кто она и что она, и будто бы тоже желая наверстать те упущенные мгновения и сожалея о том же, что и она, но только боялся признаться.

Принцесса расположилась на одной из скамеек, рассеянно проведя рукой по холодному мрамору, брат ее присел рядом – оба они молчали, не смотря друг на друга, но зная, что думают об одном и том же; молчание это было теплым и каким-то уютным, очень мирным и домашним – и Элиан не могла бы сказать, сколько времени прошло с момента их прихода в сад, час или всего лишь мгновение, знала лишь то, что им обоим было очень хорошо молчать друг с другом.

Впервые с такой силой дочь короля ощущала родное тепло брата и, почувствовав его руку в своей, ободряюще сжала пальцы; нежная улыбка тронула ее губы.

– Ваше Высочество, принцесса Элиан. Ваше Высочество, принц Адриан.

Престарелый камергер, доверенный слуга королевы, стоял на почтительном расстоянии от скамьи, и солнце змеилось в его седых волосах, освещая узкое чинное лицо; светло-серые, блеклые глаза старика блестели холодно и как-то по-особенному недоуменно.

– Принцесса, Ваша матушка желает видеть Вас, – с положенным по этикету поклоном, важно и сухо проговорил он.