Золотые пески Шейсары. Трилогия
Шрифт:
– Мы закончили, хешсайяхасси, – поклонились девушки, поправив ей в последний раз волосы. Поклонились и поползли к выходу, склонив головы.
– Почему они так нервничают рядом с тобой? – проговорила задумчиво Иллиана, провожая их взглядом.
Тут в дверях появился Торриен, и она едва не забыла вообще обо всем, о чем думала.
– Потому что змеи породы хельшах гораздо более ядовиты, чем мираи, – невозмутимо ответила Изумрудка, сверкнув своей зеленой чешуей и кивая Торриену, что в этот момент подошел к девушке.
– Теплого солнца, Шелиссхелисса, – улыбнулся новый царь Шейсары. –
Да, как и Саримарх, Торриен тоже не боялся Изумрудки.
– И я рада, хешмирай, – мягко прошипела змея, и девушке показалось, что она улыбается. Хотя со змеиной пастью это было совершенно невозможно. – Вы выглядите очень… с-с-соблазнительно!
Иллиана ошарашенно посмотрела на рептилию и почти сердито сложила руки на груди. Потом перевела взгляд на Торриена и поняла, что змея совершенно права.
Казалось, что Золотой змей будто стал… другим. Это был все тот же мирай, в которого она влюбилась с первой встречи. Но казалось, будто сейчас его плечи стали шире, лицо – жестче, а взгляд сделался более тяжелым, острым и прожигающим насквозь.
Стоило царю Шейсары посмотреть на Иллиану, как ее бросило в жар. Привычно, но и гораздо сильнее. Как бы это ни было странно, но Торриен будто бы даже стал выше.
Девушка глубоко вздохнула, глядя на своего царя широко раскрытыми глазами, и проговорила:
– Вы познакомились только полдня назад, но уже прекрасно нашли общий язык, я смотрю…
– Ревнуешь? – улыбнулся царь, наклонился к ней и медленно, неторопливо коснулся ее губ своими.
Иллиана подняла голову навстречу этому поцелую и почти задохнулась от его нежности. От горячего языка, проникшего в ее рот, от черных волос, что упали по обеим сторонам от ее лица, будто отрезая от всего на свете. Оставляя только их одних.
Как она хотела остаться только с ним…
– Глупо ревновать к змее, – выдохнула она наконец, отрываясь от поцелуя и радуясь, что сидит. Прикосновения Торриена, как всегда, совершенно выбросили ее из происходящего – как рыбу на берег, как человека, который не умеет плавать, за борт лодки.
– Я не змея, я – хельшах, – прошипела Изумрудка, невозмутимо переползая к ней на колени. – Но ты и впрямь можешь не ревновать, Рубин. Ты мне с-с-слишком нравишьс-с-ся для того, чтобы я решила с-с-соблазнять твоего царя.
– Правда? – переспросила Иллиана, не зная, смеяться от этой новости или сказать спасибо. С этими рептилиями никогда не знаешь, что правильно.
– Правда, – кивнула Изумрудка. – А чтобы ты не с-с-сильно переживала, я немного отдохну, с-с-с твоего позволения. Честно говоря, жить оказалос-с-сь очень утомительно. Постоянный поис-с-ск еды мне ужасно надоедает. Позови меня, ес-с-сли понадоблюс-с-сь…
С этими словами, пока Иллиана не успела ничего уточнить, Шелиссхелисса скользнула вверх по ее руке, добралась до шеи и неожиданно обвилась вокруг нее. Словно ожерелье. А через мгновение… застыла, превратившись в солнечное золото, усыпанное искрящимися изумрудами.
Девушка резко выдохнула, ошеломленно вглядываясь в зеркало напротив.
– Изумрудка?.. – позвала она, проведя пальцами по металлу, но та молчала и не двигалась.
Торриен улыбнулся, коснувшись удивительного
– Бесценный подарок на свадьбу, – проговорил он. – И к наряду подходит. Не советую снимать.
– Я и не планировала! – воскликнула Иллиана. – Но как же?.. Это значит, она теперь всегда будет со мной?
– Если вы обе этого захотите, – пожал плечами Торриен. – Хельшах невозможно принудить к чему бы то ни было. Они живут очень долго и изредка находят мираев, с которыми хотят остаться на всю жизнь.
– Как твой браслет? – Иллиана кивнула на предплечье царя, на котором снова блестел золотой обруч в виде змеи. Это было то самое волшебное существо, что совсем недавно так удивило девушку. И, похоже, теперь она понимала его природу.
– Да, моя змейка – тоже хельшах. И его зовут Альшарисс. Как-нибудь я вас познакомлю.
Девушка кивнула, а Торриен тем временем сменил тему:
– Ты будешь рада узнать, что мы нашли способ спасти Миллиту.
И на его лице расцвела широкая улыбка.
– Правда? – ахнула девушка. – С помощью дочери Райелы?
Царь кивнул.
– Как только мы все пришли в себя после случившегося на площади, – Торриен не стал уточнять, лишь по его лицу пробежала легкая тень, – я тут же отдал приказ своим личным медикам проверить, все ли в порядке с ребенком. Оказалось, что все это время он лежал в своей колыбели. Зов песни манил его, но он, хвала Иль-Хайят, никак не мог выбраться из кроватки. Медики взяли у него и у его матери немного крови, и мы обнаружили нечто удивительное. Несколько проб дали один результат: обнаружилось вещество, нейтрализующее токсины. Прежде нам не удавалось найти его, видимо яд ребенка внес некоторые изменения в структуру крови матери. В ней образовался некий белковый фактор, который не уничтожается нашей печенью. Специалистам удалось его изолировать и ввести Миллите. И теперь можно с уверенностью говорить, что яд ее младенца больше не действует на нее. Конечно, потребуется еще много анализов, но уже сейчас можно сказать точно, что она будет жить.
– Это же великолепная новость! – воскликнула Иллиана, прижавшись к Торриену и обняв его с такой силой, что он в шутку начал кашлять.
– Рад, что сумел поднять тебе настроение перед представлением народу Шейсары.
С лица девушки мгновенно сползла улыбка. Она опустила голову, а потом тихо проговорила:
– Я боюсь.
– Чего? – ласково переспросил царь, склонившись к ней и убирая ее позвякивающие рубинами косички от лица.
– Ты хочешь сделать меня царицей… – еще тише прошептала она, подняв на него глаза, и он согласно кивнул.
– Ты уже царица моего сердца, – ответил он совершенно спокойно. – Осталось лишь представить тебя мираям. И людям.
– Но я не хочу быть царицей, – вдруг проговорила она, – я хочу, чтобы все было как прежде.
Слова звучали абсурдно, но это было правдой. Как только стало ясно, что Торриен задумал короновать ее, человека, все внутри Иллианы покрылось ледяной изморозью. Она чувствовала, что мираи никогда не примут такую царицу. После всего, что ей довелось увидеть во дворце, она знала, что на нее никогда не взглянут как на равную. И уж тем более не станут терпеть в качестве повелительницы.