Золотые россыпи (Чекисты в Париже)
Шрифт:
Подождать, так подождать. Абсурд, что из этого ожидания может что-то выйти, но нужно сделать всё, что в человеческих силах.
И вдруг авто с силой дёргается, торопливо прижимаясь к ряду движущихся по бульварам машин. Перед самыми, глазами Леси проползает жёлто-голубое авто с двумя знакомыми головами. Она успевает заметить, как Петренко спокойно закуривает сигару.
Шофёр оборачивается к ней и победоносно-лукаво подмигивает. Леся счастлива, она готова через стекло расцеловать красную, в иссиня-чёрных вьющихся волосинках шею этого удивительного
Леся боится сесть как следует, словно от того, что она сидит как натянутый парус, зависит, сбежит опять Петренко или нет.
Ага, наконец сворачивают с Бульваров. Похоже, сейчас остановятся.
Так и есть. Голубое авто уже стоит перед домом. Ни кофейни, ни ресторана. Петренко бросает несколько слов шофёру, берёт даму под локоть и неторопливо ведёт к входной двери. На всякий случай ещё раз спокойно оглядывается: никого нет. И исчезает.
Леся лихорадочно открывает дверцу и выпрыгивает на тротуар. Шофёр показывает глазами на вход и бормочет:
— Второй подъезд.
— О, я видела, благодарю. Я сейчас вернусь!
Озабоченно нахмурив брови и чувствуя, как колотится сердца, она направляется по тротуару ко второму подъезду. Номер дома 23. Какая это улица? Ну, шофёр знает, да и можно прочитать на углу. Как теперь расспросить консьержку?
Леся вынимает из сумочки двадцать франков и зажимает в кулаке.
Дом солидный, очевидно, заселён богатыми жильцами. Леся достаёт ещё двадцать франков.
Консьержка, не толстая и не красная, как обычно, а худая, в стальных очках, смотрит строго и неприветливо.
— Простите, сударыня. Я хотела бы узнать фамилию того господина, который только что прошёл с дамой мимо вашей двери.
Консьержка через очки окидывает Лесю взглядом с головы до ног и сухо скрипит:
— Я не имею привычки давать посторонним людям информацию о своих жильцах.
Ага, значит, он здесь живёт!
— О, сударыня! Вы можете быть совершенно спокойны, никакого вреда вашему жильцу от этого не будет, как раз наоборот. Простите, что беспокою вас, я знаю, ваше время так дорого. Прошу принять от меня маленькую благодарность.
И Леся протягивает руку с деньгами. Консьержка с холодным достоинством вскидывает голову, но, увидев, сколько в Лесиной руке синеньких бумажек, мгновенно меняется — лицо становится необыкновенно добродушным и симпатичным.
Тогда Лося суёт деньги в её бессильно опущенную ладонь и прикрывает за собой дверь.
— Видите ли, сударыня, скажу вам честно: мне очень понравился этот господин, и я хотела бы прислать ему цветы. Больше ничего. Маленькая человеческая слабость. Правда? Вы меня понимаете? У вас такое интеллигентное лицо.
— О сударыня, я всё поняла. Боже мой, с кем не бывает. Тем более что господин Мазун так очарователен.
— Его фамилия Мазун?
— Да,
— А это его жена?
Консьержка неопределённо пожимает плечами.
— Знаете, не совсем…
— Ага, понимаю. Значит, Мазун. Он богат?
— О. да! За квартиру платит три тысячи в месяц. Меблированную, разумеется. Своё авто.
— Ну. прекрасно. А какая это улица?
— Де Мариво, номер 23.
— Ага. Очень хорошо. Я вам очень, благодарна!
— К вашим услугам, сударыня! Пожалуйста, если ещё когда-нибудь…
— Благодарю, благодарю! Всего доброго!
Леся словно на крыльях влетает в своё авто и даёт шофёру адрес пансиона. Прежде всего туда! Может, он уже дома. Хотя вряд ли это возможно — теперь он наверняка станет ходить по улицам и кофейням в надежде повторить встречу.
Действительно, Гунявого дома нет. Тогда Леся с тем же шофёром едет к Мику. Но нет и Мика. К Финкелю она уже и не пытается ехать — с чего бы это он сидел дома? Леся даёт шофёру сто франков, горячо пожимает ему руку и возвращается к себе, улыбаясь растроганному выражению шофёрского лица (рукопожатие тому виной или сто франков?).
Но Гунявый не приходит и на ужин. Ах. господи!
Леся от досады и нетерпения даже не спускается в салон, невнимательно отвечает Загайкевичу на какой-то его комплимент и сбегает к себе в комнату. Должен же он прийти хотя бы покормить свою Квитку! Или забыл и о ней?
Она ходит из угла в угол, всё время останавливаясь и прислушиваясь к каждому шагу в коридоре. В комнате Гунявого абсолютная тишина. Квитка не скулит, не чешется, как обычно, мелко стуча хвостом об пол. Может, взял её с собой?
Леся устало ложится на диван. Не успевает накрыться пледом, как слышит лёгкие, быстрые шаги. Это его шаги, его! Странно: такой большой, а ступает так легко.
Да, отпирает дверь. Ага, вот и Квитка заскулила — то ли от голода, то ли от радости. Теперь надо ещё подождать, пусть выведет собаку на улицу. А то как бы от радостного потрясения не забыл снова о несчастном животном.
Действительно, Гунявый выходит с Квиткой, что-то бормоча ей.
Но возвращается быстрее, чем обычно, и слышно, как запирает за собой дверь на ключ. Ну, отопри!
Леся ещё какое-то время лежит и слушает, как Гунявый ходит по комнате, как тихонько разговаривает с собакой, которая не то пищит, не то свистит в ответ, как наконец затихает всё.
Тогда Леся выходит из своей комнаты и стучит к Гунявому. Изнутри доносится глухо и гнусаво:
— Кто там?
— Это я, господин Кавуненко, Ольга Ивановна. Можно к вам на минутку?
Испуганно грохочет стул, и шаги приближаются к двери.
— Ради Бога, одну минуточку, прошу вас подождать. Одну минуточку! — И шаги снова удаляются куда-то в глубь комнаты. Леся, улыбаясь, стоит лицом к двери. Через какое-то мгновение она открывается. Веет запахом каких-то медикаментов, такое впечатление, что он идёт от круглых, удивлённых глаз Гунявого.