Золотые стихи Пифагора, объясненные и впервые переведенные в эвмолпических французских стихах, предваряемые рассуждением о сущности и форме поэзии у главных народов земли
Шрифт:
Дабы лучше определить силу этой мысли и все последствия, из нее проистекающие, нужно утвердить фактическую истину, гласящую: люди, призванные Провидением для возрождения Мира, каким бы образом не складывался их путь, появляются крайне редко. Послушная к воспринятому ей от всего импульсу Природа приходит к совершенству посредством времени, медленно вырабатывая элементы их гения; распределяет этих людей по Земле на больших расстояниях друг от друга и проявляет их в очень отдаленные одна от другой эпохи. Необходимо, чтобы поначалу свершились события, которые должны предназначить этих людей для определенной цели; чтобы породившие их физические обстоятельства совпали бы с ожидающим их вдохновением; и тогда – все уготовлено, все способствует, все служит провиденциальному замыслу. Эти так рассеянные по земле люди приходят к народам, чтобы их сформировать, дать им законы, просветить их и наставить. Они как светильники рода человеческого: они те, к коим я отношу первоначальное вдохновение. Оно – непосредственно; оно исходит от первопринципа всякого умозрения таким же путем, как в употребленном мной сравнении Платона, когда одушевляющая магнит притягательная сила исходит от своей причины. Это вдохновение глубоко сокрыто от наших глаз: оно воспламеняет гений теософов, подобных Тоту (Taoth), Орфею и Зороастру; теократов, подобных Кришне, Моисею или Магомету; философов, подобных Конг-Тзее, Пифагору или Сократу; поэтов, подобных Гомеру или Вальмики (Valmie); торжествующих героев, подобных Киру, Александру или Наполеону.
Идущие по следам этих первостепенных личностей люди, которым удается проникнуться их гением, получают то, что я называю вторичным вдохновением. Они могут быть даже выдающимися людьми, ибо те, кто им служит примером являются титаническими созданиями; последние в силах сообщать свое вдохновение, поскольку оно действует в них с возрастающей силой. Ограничимся поэтическим вдохновением, выслушав слова Платона. “Муза, – говорит он, – непосредственно вдохновляет поэтов, а они, передавая другим свое воодушевление, тем самым образуют цепь вдохновленных людей. Именно посредством этой цепи Божество увлекает душу людей и движет ею по своему разумению, проходя своей добродетелью от звена к звену, от первого вдохновенного Поэта до последнего из его читателей или рапсодов” [129] .
129
Plat, ut supra.
В другой сфере деятельности, благодаря этой магнетической цепи, можно объяснить весьма известную истину, что великие цари делаются великими людьми; таким образом, можно понять, как монарх, призванный создать огромную империю,
Итак, Гомер получил первоначальное вдохновение; он был создан поэтическим двигателем Европы, началом намагниченного звена, которое, бесконечно обретая новые звенья, должно было покрыть континент своим многочисленным продлением. Первые победы Гомера были явлены в Греции. Его стихи, переносимые из города в город актерами, известными под именем рапсодов [130] , вызывали здесь самое живое воодушевление: они легко передавались из уст в уста, обращали на себя внимание законодателей, становились украшением наиболее торжественных праздненств [131] , сделавшись повсюду основой народного просвещения [132] . Скрывавшийся в стихах Гомера потаенный огонь, разрастаясь в юных душах, согревал задатки, которыми они обладали, и в зависимости от различных видов задатков и плодородности почвы он породил множество талантов [133] . Поэты, оказавшиеся весьма одаренными для полного восприятия вторичного вдохновения, подражали стихам Гомера и возвысились вплоть до эпопей. Должно отметить Антимаха (Antimaque) и Дикеогена (Diceogene); первого – за его Фиваиду; второго – за его кипрские стихи (vers cypriaques) [134] . Те же, кого естество наградило страстями больше мягкими, нежели сильными, больше нежными, нежели пылкими, а наклонностями больше сельскими, нежели воинскими, душа которых заключала в себе больше чувственного, нежели возвышенного, ограничились в копировании отдельных групп огромного полотна Гомера, поместив их по своему вкусу во дворцах или под соломенной крышей, сделав внятными интонации горя или радости, сетования героев или игры пастухов, и создали, таким образом, элегию, эклогу или идиллию [135] . Наоборот, другие, чье слишком пылкое воодушевление ограничивало свою продолжительность, чьи живые необузданные страсти оставляли мало надежды для рассудка, легко устремлялись к цели, на миг их пленявшей; так, благодаря естеству своего дарования и предмету своих страстей, они положили начало оде, дифирамбу и песнопению. Последняя категория была многочисленней всех остальных, и отличавшиеся в ней и соперничавшие друг с другом женщины даже превосходили мужчин; Коринна (Corinne) и Миртис (Myrtis) не уступали ни Стесихору (Stesichore) [136] , ни Пиндару; Сафо и Телесилла (Telesille) затмевали Алкея и Анакреона [137] .
130
AElian. Var. Hist. L. XIII, c. 14. Diog. Laert. in Solon. L. I, paragraphe 57.
131
Plat, in Hipparc. Pausan. L. VII, c. 26. Cicer. de Orat. L. III.
132
Eustath, in Iliad. L. I, p. 145; L. II, p. 263.
133
Dionys. Halic. de Сотр. verb. t. V, c. 16 и 24. Quintil. Instit. L. X, c. 1.
134
Athen. L. XV, c. 8. Aristot. de Poet. c. 16. AElian. Var. Hist. c. 15.
135
Barthel. Voyage d’Anachar. t. VII. ch. 80, p. 46, 52.
136
Видно, что в слове Стесихора я выделил специальным акцентом согласную – с (– х русск.), что будет, несомненно, заметно, когда эту методу я употреблю и в отношении нескольких сходных слов. Эту привычку я усвоил, чтобы различать, подобным образом, в иностранных словах или словах, происходящих от них, двойную согласную – кх, когда она должна принять гортанную инфлексию, вместо шипящей, которую мы ей по обыкновению даем. Итак, я произношу – с в Хио, хор, хорус, эхо, хлороз, хирагр, хроника и т. д.; дабы указать, как необходимо произносить эти слова Khio, khoer, khorus, ekho, khlorose, khiragre, khronique с придыхательным звуком – k (– кх русск.), но не с шипящим – с (-ш русск.), как в словах Chypre, chaume, echope, chaire и т. д. Данное произношение мне кажется необходимым, особенно когда обязаны транскрибировать современными буквами многие иностранные слова, что поначалу даже неизвестно как произносить из-за отсутствия навыка. Впрочем, легкое новшество в орфографии я отношу на усмотрение ученых-грамматиков. Я им отмечу только, что им будет очень сложно без этого акцента или любого другого значка, заменяющего его, знать как должны произноситься с различной инфлексией слова: Ахайя и Ахейский; Ахилл и ахиллеида; Ахерон и ахеронтический; Бахус и вакхический и т. д. Прим. пер. Во французском языке отсутствует звук – х как таковой; обычно его заменяют звуками – ш или – к; например, Шипр (по-французски Кипр) или эко (по-французски эхо); таким образом, Фабр д'Оливе предлагает по сути ввести звук – х (-кх) для наиболее точного произношения древнееврейских, древнегреческих и латинских слов.
137
Vossius, de Inst. poet. L. III, c. 15. Aristot. Rhet. L.II, 23. Max. Tyr. Orat. VIII, p. 202.
Гомер привел в действие Богов и людей, противопоставив друг другу Небо и Землю, и изобразил битвы страстей при помощи искусства и что будто бы оно, соединившись с манерой, которой рапсоды декламировали его поэмы [138] , творя зависимость одного от другого, наряжаясь по случаям в одежды из разных цветов, незримо положило начало драматическому жанру и театральным зрелищам [139] . Этот верный по сути посыл нуждается в одной подробности, которая будет в то же самое время и объяснением сказанного мной.
138
AElian. Var. Hist. L. XIII, XIV. Court de Gebelin, Mond prim. t. VIII, p. 202.
139
Plat. in Theat. ibid, de Republ. L. X. Arist. de Poёt. c. 4, etc.
Нужно припомнить, что умозрительная и рациональная, или же теософическая и философская поэзия, прославленная Орфеем и соединенная Гомером со страстным воодушевлением, создавшим, таким образом, эпопею, не стала менее обособленной от этого жанра. Если Гомериды [140] , ученики Гомера, разойдясь повсюду, завладели светским или профаническим миром, то ученики Орфея, называемые Эвмолпидами [141] , оставались властителями ученого и религиозного мира. Иерофанты и Философы, как и прежде, продолжали писать о теологии и физике. Время от времени появлялись теогонии и космологические [142] , дионисийские и гераклейские [143] системы, прорицания, сочинения о Природе, моральные притчи, не имевшие никакого отношения к эпопее. Исходившие от святилищ гимны и пеаны (poeans) вовсе не походили ни на оды, ни на дифирамбы лирических поэтов [144] : насколько последние были пылкими и страстными, настолько первые содержали в себе спокойствие и величие. В эту эпоху уживалось два вида поэзии, одинаково прекрасных, когда каждый из них достигал своего совершенства: Поэзия эвмолпическая и Поэзия эпическая; первая – умозрительная и рациональная; другая – умозрительная и страстная.
140
Имя Гомеридов, данное поначалу всем ученикам Гомера, было затем распространено на отдельных жителей Хио, считающихся его родственниками (Strab. L. XIV. Isocr. Hellen. encom). Впрочем, я должен здесь сказать, что имя Гомера, , никогда не являлось греческого происхождения и вовсе не означало, как говорили, Слепого. Начальная буква О есть не отрицание, а артикль, прибавленный к финикийскому слову (moera), означавшее в прямом смысле средоточие света, учителя, наставника.
141
Прозвище Эвмолпидов, данное Иерофантам, наследникам Орфея, происходит от слова ', обозначавшего поэтический жанр этого божественного человека. Он значил свершившийся глас. Слово проистекает от финикийских корней (mota), исполненный, и (phoh), уста, голос, рассуждение. Предшествующее ему наречие ' выражает все, что благородно, свято, совершенно.
142
Fabric. Bibl. Graec. p. 36, 105, 240, 469 etc. passim. Arist. Probl. XIX, 28. Meurs. Bibl. Graec. c. 1.
143
Arist. de Poet. c. 8.
144
Porphyre, in Vita Pythagor. p. 21. Clem. Alex. L. VI, p. 658. Plat. de Leg. L. III. Plutar. de Music. p. 1141. Poll. L. IV. c. 9.
Тем не менее спрятанные от профанов божественные мистерии, раскрывавшиеся пока только для одних посвященных в символических церемониях и мифах, еще не вышли за ограды святилищ; уже прошло около тысячи лет со времени их установления Орфеем [145] , как впервые отдельные из этих мифов и церемоний, смехотворно перелицованные, внезапно проявились в народной среде, служа ей развлечением. Празднуемые во время сбора винограда Дионисии стали одной из форм этой профанации. Испачканные осадком виноградного сусла сборщики винограда с безудержным воодушевлением предавались пьянству, принявшись с высоты своих телег представлять аллегории, которые они узнали во время своих сельских посвящений. Эти по сути не разумевшиеся ни актерами, ни зрителями аллегории, все же обладали пикантностью для одних и других, поскольку подавались в разнузданном исполнении [146] . Таковы были начатки драматического искусства в Греции [147] : оно обрело начало из профанации орфических мистерий и таким же способом возродилось у нас, благодаря профанации христианских таинств [148] . Но когда это искусство появилось в Европе, оно уже было старым в Азии. Я уже говорил, что в ходе тайного празднования мистерий использовались драматические представления. Эти мистические церемонии, взятые из церемоний, имевших место в египетских мистериях,
145
Я отношу эпоху Орфея, совпадающую со временем основания египетской колонии в Греции под началом Кекропов, к 1582 году перед Рождеством Христовым, исходя из паросских мраморных дощечек.
146
Schol. Aristoph. in Nub. v. 295.
147
Athen. L. II, c. 3.
148
Смотрите «Историю французского театра Фонтенеля». Вот названия первых пьес, представленных в течение XIV-го столетия: Успение Пресвятой Богородицы, мистерия на 38 действующих лиц; Таинство Святой Просфоры, на 26 действующих лиц; Таинство Высокопреосвященных Святого Петра и Святого Павла, на 100 действующих лиц; Таинство Воплощения, Страсти и Воскресение Господа Нашего Иисуса Христа, и т. д.
149
Смотрите Recherches asiatiques (Asiatic Researches), t. III, p. 427–431, 465–467. Смотрите также le Gramm. de Halhed (Grammar of Bengal Language). Предисловие, p. V.
Удивительное совпадение, которое никак не сможет укрыться от вашей проницательности, Господа, так это то, что драматическое искусство, чей исток теряется в Индии во тьме времен, одинаково получило свое рождение в религиозных мистериях. Во время Рам-Ятры (Ram-Yatra), праздника ежегодно отмечаемого в честь Рамы, личности тождественной с Дионисом Греков или с Бахусом Латинян, ставились театрализованные зрелища, послужившие образцами для более совершенных и появившихся позднее произведений [150] . Эти произведения, почти всегда основывавшиеся на подвигах Рамы и победе, одержанной благодетельным Богом над Равханом (Rawhan), принципом зла, в точности перемешались с песнями и сказаниями, как это случилось у древних Греков. Вы знаете, Господа, что первые опыты Трагедии имели целью прославить завоевания Бахуса и его триумф, символом которого стала победа Аполлона над змеей Пифоном, отмечавшаяся Пифийскими играми [151] . Бирманцы (Burmans), будучи теми из Индийцев, кто, казалось бы, сохранил самые древние предания, поскольку их священные книги были написаны на предшествовавшем, по мнению некоторых ученых, санскриту языке бали (balie), передавали мистерии Рамы в сценических постановках, что до сих пор исполняются публично в день празднования этого Божества [152] . Думаю, что полезным будет здесь отметить следующее: имя Рама на санскрите означает яркого и прекрасного, возвышенного и защищающего, и имеет тот же самый смысл в финикийском языке [153] ; от данного имени с добавлением наглядного артикля, общего у халдейско-арамейского и сирийского языков, образовалось имя драма [154] , заимствованное греческим языком, а затем перешедшее в латынь и наш язык. Это слово определяло действие, ведь само действие им одним в мистериях и выражалось, хоть, впрочем, его первоначальный корень относился к упорядоченному, в целом, движению.
150
Смотрите произведение Холуэла (Interesting historical Events), ch. 7.
151
Aristot. Probl. 15, c. 19. Pausan. L. I, c. 7.
152
Смотрите Rech. asiat. (Asiatic Researches), vol. VI, p. 300–308.
153
Рама на санскрите означает того, кто славен, возвышен, бел, верховен, оказывает покровительство, превосходен. Это слово одного и того же самого смысла в финикийском языке: (ram). Его первоначальный корень, ставший универсальным в гемантической букве (m), есть (ra), который относится к гармоническому движению добра, света и жизни. Имя противника Рамы Равхан образуется из корня (rawh), выражающего, наоборот, беспорядочное течение зла и огня, и которое, соединяясь с увеличительным слогом (on), показывает всякого, кто приносит опустошения и разрушения – таково значение этого слова на санскрите.
154
От слова (rama) образовалось финикийское (drama), посредством соединения с демонстративным артиклем – (d), то есть вещь, идущая от Рамы: хорошо устроенное действие, прекрасное, великолепное и т. д. Отметим, что греческий глагол , действовать, откуда, кстати, плохо выводится слово , связан с тем же самым корнем (ra), означающим гармоническое движение.
Но поскольку в данный момент я не собираюсь входить в подробности драматического искусства со всеми его ответвлениями, то, весьма указав на его колыбель, я возвращаюсь в Грецию.
Зрелище, о котором я говорил, являющееся итогом вакхического воодушевления и поначалу предоставленное капризу разных сельских виноградарей, чья необузданность не казалась ужасающей, настолько поразило своей новизной, произведя такое чудесное воздействие на народ, что не преминуло у людей с более просвещенным умом вызвать желание принять в нем участие либо из-за подобного рода склонности, либо из любопытства. В то же самое время появились Феспис (Thespis) и Сусарион (Susarion), постигнув каждый по-своему мифологические сказания, – один с благородной и серьезной стороны; другой – со смехотворной и занимательной. Так от рождения драматического искусства произошло его разделение на два различных вида – трагедию и комедию, то есть на возвышенную и суровую поэму, а также веселую и сладкозвучную поэму [155] [156] .
155
Athen. L. II, c. 3. Arist. de Poёt. c. 3, 4, 5.
156
Трагедия, по-гречески , происходит от слов , суровый, строгий, возвышенный, и , песня. Комедия, по-гречески , происходит от слов , сладострастный, веселый, и , песня. Я не нуждаюсь говорить о том, что этимологи, видевшие в трагедии песню козла, ибо означает козла по-гречески, плохо представляли себе самые простые законы этимологии. обозначает козла только метафорически из-за крутизны высот, на которые любит взбираться это животное; при подобном подходе упомянутых этимологов латинское caper (козел) будет однокоренным с caput (голова), а французское chevre (коза) с chef (начальник, руководитель).
Однако власти до сих пор безразличные к этим сельским забавам и уведомленные об отдельных слишком широких свободах, дозволенных себе Фесписом, открыли глаза на произошедшие из них профанации, последствия которых указали Эвмолпиды [157] . Власти хотели их предупредить, когда Солон издал закон на сей счет [158] , но было слишком поздно: в своей массе народ, увлеченный этими бесформенными и состоявшимися зрелищами, сделал бесполезной предусмотрительность законодателя. Нужно было уступить потоку и, не обладая возможностью его остановить, постараться хотя бы удержать его в здравых рамках. Солону для усердного возделывания и удобрения новыми идеями досталось чистое поле; стало необходимым, чтобы здесь действовали строгие правила, ибо разлив этого потока мог бы привести к опасным последствиям в религии и нравственности. Драматическим авторам легко дозволили черпать сюжет своих пьес в источнике мистерий, но под страхом смерти им воспретили разглашать смысл таинств. Эсхил явился первым из драматических поэтов, невольно преступившим этот закон и подвергшимся риску потерять свою жизнь [159] . Дабы принимать решения о доброкачественности представленных на конкурс произведений было учреждено просвещенное судейское сообщество, где остерегались скоропалительно поддаваться страстным настроениям народа, выносить одобрение или неодобрение по содержавшимся в пьесах изречениям [160] . Эти безупречные в знании музыки и поэзии судьи, должны были хранить молчание до конца, соблюдая порядок и благопристойность. Платон связывает первый упадок искусства и его полное разрушение с тем, что этот закон вышел из употребления, утратив абсолютное господство, когда народ присвоил себе театры.
157
Diog. Laert. L. I, paragraphe 59.
158
Plutar. in Solon.
159
Arist. de Mor. L. III, c. 2. AElian. Var. Hist. L. V, c. 19. Clem. Alex. Strom. L. II, c. 14.
160
Plat. de Legib. L. III.
Уже названный мной Эсхил явился подлинным создателем драматического искусства. Укрепившись вдохновением, которое воспринял от Гомера [161] , он придал трагедии стиль Эпопеи, возродив драму простой, но торжественной музыкой [162] . Не удовлетворенный одними моральными достоинствами, коими украсил драму его гений, он пожелал, чтобы ей сопутствовали и помогали музыка, живопись, танцы, соревнуясь друг с другом на иллюзорном чувственном уровне. Он воздвиг театр с изощреннейшими механизмами и великолепнейшими декорациями, проявляющими свое магическое воздействие [163] . В трагедии Прометей ощущалось, как дрожит земля, а облака пыли вздымаются вверх; слышалось завывания ветров, раскаты грома, и казались ослепительными вспышки молний [164] . В волнах появлялся древний Океан, и Меркурий сходил с небесных высот, чтобы огласить повеления Юпитера. В трагедии Эвмениды эти инфернальные Божества представали на сцене в количестве пятидесяти, облаченные в окровавленные черные платья, с головами, ощетинившимися змеями; в одной руке у каждой из эвменид был факел, а в другой – бич [165] . Они неслись в тени Клитемнестры, заклинавшей их столь ужасным хоровым пением, что общий трепет охватывал всех присутствующих да так, что у некоторых женщин это вызывало преждевременные родовые схватки [166] .
161
Athen. L. VIII, c. 8.
162
Plutar. de Music.
163
Horat. de Art. poёt. v. 279. Vitruv. in prefac. L. VII, p. 124.
164
Смотрите там же Эсхила, in Prometh. Act. I, Sc. I, Act. V, Sc. ult.
165
Смотрите еще Эсхила, in Eumenid. Act. V, Sc. 3.
166
Aristoph, in Plut. v. 423. Pausan. L. I, c. 28. Vita Eschyl. apud Stanley, p. 702.