Золотые века [Рассказы]

Пиньоль Альберт Санчес

— Пистроникус Пистроникус Пистроникус Пистроникус. Чего вам от меня надо?

— Сомневаюсь, что я что-нибудь понял, — сказал нотариус.

Однорукий вздохнул. По его согбенной спине можно было подумать, что он разговаривает с грибом.

— Пистроникус — это мое имя, но никто с первого раза ничего не понимает, поэтому мне приходится повторять его еще раз. И фамилия у меня тоже Пистроникус, с ней такая же проблема. Из-за этого, когда меня просят представиться, я произношу и имя и фамилию по два раза, чтобы люди всё хорошо расслышали и чтобы им не приходилось задавать свой вопрос дважды. Но все

без толку. То ли люди глухи, то ли не слушают, когда с ними говорят, что, в общем-то одно и то же, но мне остается только повторять сначала имя, а потом фамилию, да еще к тому же добавлять вот это разъяснение. Очень утомительно быть Пистроникусом. Так чего вы хотите?

Нотариус хотел видеть директора цирка. Между тем господин Пистроникус расправлялся с очередной уткой. Потом он ответил тоном чиновника из министерства:

— В настоящий момент господин Батис Каффо отдыхает в своем личном вагончике и никого не принимает.

Разговор грозил превратиться в спор между силой закона и частной собственностью, так как нотариус уже готов был пустить в ход самые серьезные доводы. Однако они не потребовались. Господин Пистроникус повернулся, перестал заниматься разбегавшимися утками и, предоставив гостям возможность следовать за ним, сказал:

— Если вы нотариус, тогда пусть так и будет записано, что я вас предупреждал, пусть никто потом не сомневается.

Они действительно последовали за ним. Повозки и вагончики сгрудились на лугу, образовав сложный лабиринт. Когда посетители уже окончательно потеряли возможность ориентироваться в пространстве, господин Пистроникус, не разгибая спины, на ходу поднял вверх свою культю.

— Я ветеран греческой кампании и ношу в своем теле тридцать три осколка. — Тут он замедлил шаг, повернулся к гостям вполоборота и добавил, словно речь шла о чрезвычайно важной подробности: — Это был разрывной снаряд гаубицы.

Однако его слова открывали слушателям иное измерение. Трудно было представить себе биографии существ, населявших эти кибитки и вагончики, будь то человек или получеловек, животное или полуживотное. У них не было ни прошлого, ни будущего, все они принадлежали царству настоящего, словно извечно жили в мире чудовищных странников, словно никто и никогда не изгонял их из цивилизованного общества, словно сама цивилизация была изгнана из этого лагеря.

Они миновали вместе еще несколько проходов. Потом господин Пистроникус остановился перед вагончиком, который ничем не отличался от остальных, разве что фанерная дверь у него была не такой гнилой, как у прочих.

— Мы пришли, — произнес он, отступая на несколько метров.

Вагончик сотрясался на осях колес. Приезжие не понимали, в чем дело, пока не соотнесли ритм раскачивания вагончика со стонами, доносящимися оттуда. Было очевидно, что в этой любовной схватке сошлись яростные противники. Довольно долго трое гостей стеснялись постучать в дверь, но время шло, а любовный пыл парочки никак не желал утихать. Наконец нотариус кивнул своим товарищам, ища у них поддержки, и постучал в дверь. Раскачивание вагончика прекратилось, стоны смолкли. И сразу после этого сердитый голос произнес:

— Кто там? Я вооружен.

— Господин Каффо? — спросил нотариус. — Мы члены комиссии, которой поручено внести дополнительную информацию

в теорию Дарвина.

В ответ открылось маленькое окошко, и голос с явным австрийским акцентом произнес:

— У меня есть ружье. Только подойдите, я буду стрелять.

— Господин Батис Каффо думает, что его собираются обвинить в половой связи с женщиной-зеброй, — вмешался господин Пистроникус, который на этот раз жевал горбушку хлеба. — В некоторых местах закон карает за подобные действия, а в других — нет.

— Мы не имеем отношения к органам охраны порядка, господин Каффо, — успокоил его нотариус. — Мы получили сведения о том, что цирк приютил один экземпляр, представляющий огромный интерес для научного прогресса. Мы просто хотим подтвердить или опровергнуть гипотезы Дарвина.

— Нет тут у нас никаких гипотез, зато есть карликовые гиппопотамы. Но они не продаются. Сколько вы хотите предложить за карликового гиппопотама?

— У нас нет валюты, — пояснил нотариус.

— Гроши, гроши, гроши, зачем еще валюта? — произнес невидимый человек. Некое подобие заливистого ржания вторило его голосу. — Лучше молчи, чтобы тебя никто не увидел, — добавил шепотом господин Каффо.

— Если вы позволите нам произвести надлежащий визуальный осмотр особи, представляющей для нас интерес, — сказал антрополог, — после него мы незамедлительно удалимся и не будем вам мешать.

— Это будет всего лишь френологическое исследование. Мы произведем антропометрические замеры, — добавил биолог. — Не исключаю суггестию по Месмеру [49] или гипнотический метод Римпиуса. Не более того.

49

Австрийский врач Ф. Месмер(1734—1815) разработал теорию, основанную на „животном магнетизме“.

— Что это вы тут мелете? — сказало ружье, двигаясь от одного угла рамы до другого. — Пистроникус! Что это за люди? Почему они так хорошо одеты? Что им здесь нужно?

— Мне кажется, что они явились, чтобы посмотреть на нашего сверхъестественного человека-ядро, — предположил господин Пистроникус. — Впрочем, кто знает…

— Только и всего? Это правда?

Из окошечка высунулась голая рука. Капризной природе было угодно украсить ее пальцами разной длины, а ладонь поставила бы в тупик даже самую сведущую в хиромантии цыганку. Рука схватила пачку денег.

— А ну, давай, давай! — Рука требовала удвоения предложенной суммы.

— Ну, ладно. Я готов терпеть ваше присутствие, потому что вы христиане. Иудеи мне никогда не нравились. В Одессе я познакомился с шестью евреями, которые прекрасно устроились. Они занимались контрабандой и торговали святыми иконами, не будучи христианами. Я же честный христианин, и мне никогда не приходило в голову нарушать законы, клянусь вам. Если кто-нибудь спросит вас обо мне, так и скажите, что я христианин и не занимаюсь контрабандой образов святых. Даже если никто вас об этом не спросит, все равно так и скажите. Особенно префекту: внушите ему, что я настоящий христианин и ни в какие темные дела не лезу. Пистроникус! Покажи дорогу этим гипонаучным господам.