Золотые врата. Трилогия
Шрифт:
После двадцати минут скачки, корнет осадил коня. Дорога, выходя из леса на простор полей, просматривалась далеко и была пустынна, будто по ней испокон веку никто не ездил. Семен, не спешиваясь, проехал вперед, высматривая следы.
– С ночи никто не ездил, – доложил он хорунжему.
– Не иначе, лесом пошли, – сказал Головко.
Корсаков выругался, привстал на стременах.
– Да, но в какую сторону?
Хорунжий пожал плечами.
– Воротимся к мосту, где князя оставили, если след, в лес ведущий есть – казак его всегда отыщет.
Рассыпав казаков вдоль обочины,
– Натоптали, вишь, тропу – чисто тракт проезжий, – пожаловался он хорунжему, – небось местные по грибы-ягоды шастают, но француза тут и близко не было.
Головко догнал едущего впереди Корсакова.
– Что на сердце у меня неспокойно, Алексей Василич. Может, поспешим?
– Успеем, – беспечно отозвался корнет, – князь торопиться не будет – кони устали, да и сам в летах немалых.
– Я не к тому. А ну, как француз на него наскочит?
– Ты сперва найди их, французов.
– Ваше благородие, – позвал Семен, – следы. Вроде, те же, что у моста. Точно, конные шли. Поначалу гурьбой, а потом цепочкой растянулись.
– Семен, вперед пойдешь. Возьми еще Митяя. Остальные с тылу. Ну, Алексей Василич, с Богом?
– Вперед!
Плавный ход коляски укачал князя Козловского и Сильвестр, в очередной раз оглянувшийся, чтобы спросить, не надо ли чего, промолчал, причмокнул, понукая лошадей и поудобней устроился на козлах. Еще какой-нибудь час-полтора и они будут в имении. Там, все же, спокойней, чем на лесной дороге. Ладно французы – европейская нация, а ну, как мужики озоровать начнут под шумок? Ограбят, а то и жизни лишат не за понюшку. Сам-то он с малолетства при князе. Николай Михайлович самолично его в секретари себе готовил: наукам обучал, даже языку французскому, как в благородном обществе принято.
В тени деревьев было относительно прохладно, солнечный свет, пробиваясь сквозь листву, делал дорогу пятнистой. Впереди путь перебежала лиса, мелькнула рыжим мехом в орешнике и затерялась в чаще. По зиме надо бы охоту сладить, подумал Сильвестр. Эх, жалко князь постарел, а ведь раньше, бывало, и на волков облавы устраивали, по полсотни гостей наезжало, да все со своими сворами, доезжачими, загонщиками.
Сильвестр посмотрел в лес, откуда вынырнула рыжая плутовка и почувствовал, как сердце ухнуло в пятки и дыхание перехватило: поверх подлеска, смутно видимые на фоне темной чащи, на него смотрели всадники в темно-зеленых мундирах. Лихие усы перечеркивали суровые лица над оранжевыми, с зеленой выпушкой, воротниками.
Перепуганному секретарю даже показалось, что он разглядел жестокие прищуренные глаза под низко надвинутыми кольбаками.
У секретаря мелькнула мысль, что надо бы равнодушно отвернуться, сделав вид, что ничего не заметил – не станут французы нападать на коляску с явно штатскими лицами, но руки помимо воли тряхнули вожжи, а из пересохшей глотки вырвался отчаянный крик.
– Н-но, пшел! Пошли, родимые!
Привстав на козлах, он хлестнул что было мочи лошадей. Кони взялись
Князь Козловский, очнувшийся от дикого крика, привстал в коляске и оглянулся. Французы, ломая подлесок, вырвались на дорогу и бросились в погоню, нещадно терзая коней шпорами.
Поминутно оглядываясь, Сильвестр нахлестывал коней. Егеря на скаку прикладывались к карабинам. Фуражка слетела с секретаря и встречный ветер мгновенно высушил вспотевшее лицо, взбил редкие прилизанные волосы на голове. Раздалось несколько выстрелов. Пуля пробила коляску рядом с князем.
Лес впереди поредел, стал светлым, прозрачным. Сквозь просветы деревьев стало видно широкое поле.
Сильвестр похолодел: на ровной местности французы охватят с двух сторон – в лесу деревья мешали, подстрелят лошадей и все, останется только молиться. Так и случилось. Вырвавшись на равнину, конные егеря рассыпались веером, офицер, скакавший шагах в десяти впереди всех, вытянул руку с пистолетом. Грохнул выстрел, правая лошадь заржала, шарахнулась в сторону, увлекая коляску на обочину. Ноги ее подкосились и она грянулась оземь, перевернувшись через шею, забилась, путая постромки. Коляска налетела на нее, пошла боком и опрокинулась. Князя выбросило из коляски, мелькнула трава, голубое небо…
Сильвестр вылетел с козел, как камень из пращи, но упал удачно и, успев подставить руки, покатился по траве. Едва остановившись, он перевернулся, приподнялся на колени. В глазах все плыло, но он успел увидеть летевшего на него французского офицера с занесенной для удара саблей.
Сцепив пальцы в замок, Сильвестр выбросил руки над головой, повернув их ладонями наружу.
– Chez moi, les enfants de la veuve![40] – крикнул он срывающимся голосом.
Офицер на полном скаку осадил коня. Почти ударившись крупом о землю, конь присел, выбросил передние ноги.
Последнее, что увидел Сильвестр – летящая в лицо подкова с блестящими звездочками гвоздей. Копыто ударило его в лоб и он, закатывая глаза, рухнул на спину.
– Mon Dieu![41] – офицер соскочил с коня и бросился к нему.
Кровь заливала лицо секретаря, сквозь содранную кожу белела кость. Офицер сорвал с пояса флягу, открыл и опрокинул ее на голову Сильвестра. Вода, окрашиваясь кровью, потекла по лицу. Секретарь пришел в себя и, судорожно схватив француза за рукав, прошептал:
– Qu'avec le prince?[42]
– Malheureusement, il est mort[43], – ответил офицер, взглянув на спешившихся егерей, окруживших коляску и неподвижно лежавшего на обочине Козловского.
– Il est nИcessaire de supprimer les papiers[44], – едва слышно сказал Сильвестр, доставая из-за пазухи блокнот.
– Ne s'inquiИtez pas, je ferai tout[45], – успокоил его француз, поднося к сердцу правую руку с прижатыми к ладони пальцами.
– Благодарю тебя, брат, – прошептал Сильвестр.
Глаза его закатились, по телу пробежала дрожь. Офицер провел ладонью по его лицу, закрывая глаза и осторожно опустил на землю.