Шрифт:
Предуведомление издателя
Мы предлагаем достославному обывателю эту Хронику ничуть не из желания позабавить либо удивить его.
Задача в принципе иная: просто были, есть у нас и еще долго будут вещи, о которых забывать нельзя, сколь бы безрадостно-пренеприятны ни становились они для всяких по ошибке добредших до власти жуликов и остолопов.
Уместно вспомнить здесь застольное речение Я. Идиопуло в канун Большой депертурбации: «Род людской на дураках стоит, а вперед идет, стремясь
Впрочем – и это тоже здесь уместно вспомнить, – бесподобный циник и психолог, лучший друг сиротствующих вдов и девок, сызмальства обромантивевших вконец, проказник от познанья мира Гоги Магогия в ответ неоднократно отмечал: «Как он родился Идиопуло, так и помер идиопуло». Умел сказать.
Но это уже – область, слишком темная для нас, тут мы разводим руки.
Подобным же образом ничего утешительно-толкового не можем сообщить насчет того, кто автор Хроники.
Когда шельмец Федотка Драноух нечаянно представлен был пред очи Т'yшинского вора и тот скаредно спросил: «Ну, что ты, харя, своровал исчо?», Федотка сумрачно ответил: «А фалдуй его знает… Фалдец – он, знамо, прииде незаметно. И шел бы ты к фалдую, государь», за что был милостиво выдворен пинком под зад, но после так, по щедрости, наказан, что, фигурально выражаясь, офалдеть.
С тех пор фалдуя ищут все, везде и постоянно. А на деле – форменный фалдец.
С автором Хроники примерно та же история.
Но не будем попусту тратить усилий.
Как написал справедливо мудрый Э. Э. Крепостных-Правов: «Начало проводить в соответствии с концом!», едва только приступил, полемизируя с бессрамным О’Фицдубобовером, к работе над 720-томным трактатом «Курс перистательно-космогонической эстетики».
Он намарал, правда, целых 740 фолиантов, однако весь объем пришелся только на «Введение», где мудрый трудотерпец беспристрастно и толково процитировал подряд всех классиков, которых надобно и спьяну помнить, и на том иссяк. Что дальше делать, он не знал.
Ныне трудно сказать – в связи с этим или нет, но вскорости после случившегося академист Подлищик публично заявил: «С цитатами не борются – их просто публикуют». Начальство, по велению народов, так ликовало, что Подлищику вручили в осьмнадцатый раз Блямбу Драноела и, засушив при жизни для потомства в чине классика, оставили в покое, дабы дальше не мешал.
Нам такое не грозит: Хроника не длинна и никаких канонов явно не страшится, в равной мере не подобострастничая перед ними и не глядя на них свысока.
Так сказать, рукопись вполне благожелательного свойства – в отношении того, кто вдруг возьмется прочитать.
Чем же она примечательна?
Сперва коснемся несколько глубин истории. Так принято в кругах.
Еще настырный Диоген, бывало, громко и прилюдно сокрушался: «Земля ойкуменная – истинно колыбель
Другой бедовый природопытатель, душка Циолковский, по случайности познавши диогенову премудрость, выражался постоянно в том же духе; тем не менее в бочку сам не полез, но зато придумал, как её не без изящества надставить сверху в точности такими же и – запустить ко всем чертям.
Так человек узнал свою дорогу в космос.
Кстати, о человеке.
Добрейший, кроткий, сладкозвучнейший певец любой нечаянной свободы Катаваса Пестик, страшивший всех своих врагов уж только тем, что в голове его рос постоянно фикус, а благородная душа была наполнена вегетарьянством (мы полагаем, эпитет «вольтерьянский», фигурирующий всюду, – явная описка угодливых историографов былых времен), – так вот, на смертном одре сей покровитель разных исчезающих народов, кротких вдов и особливо мальчиков из брошенных семей печально и смиренно сообщил: «Да, милые друзья мои, конечно, всякий человек – венец природы… Ну, а вдруг терновый?».
Впрочем, мы немного отвлеклись.
Первым навсегда – запомним это доброе словцо! – покинул Землю некто донской японец Кукусаки Замураки.
При нем была любезная жена – акробатка Дуся. Она сложилась пополам, и муж, отбывши в дальнюю командировку, в чемодане тайно вывез супругу за пределы.
Обратно они не вернулись.
Донские японцы долго ликовали.
Мы не станем красочно и с разными деталями распространяться, дабы не вызвать у почтенных обывателей непредсказуемых порывов, о том, какая вскоре смута поднялась среди тогдашних обитателей Земли.
Все требовали предоставить право – каждому, бессрочно – лететь, куда хотят, и оставаться, где сумеют.
Понятно, вместо права был немедленный запрет: эдак все бы чохом улетели, а кто бы на Земле тогда пахал?!
Но – дело давнее, пережитое. Почти забытое. Чему в немалой степени способствовал обидно рано, но без мук преставившийся от обжорства Ляпикордусъ-Сiнекюр. Его знаменитый афоризм: «О, эти интеллекта гривуазные скачки! То запоры, то поносы. А когда же размышлять?».
Говорят, философ был отменный, вот только в обществах порой чудил, а польза, принесенная им отечеству, неоценима навсегда.
Был последний Изначальный Теоретик. Всему стремился придать вечную форму, оттого достойную пренебреженья.
Короче, космос заселили понемногу. Экспедиции различные шныряли взад-вперед.
Но среди прочих – тоже, несомненно, знатных – была все-таки одна, особо замечательная и потому для благосклонного обывателя достойная сугубого интереса.
К'aк ее запамятовали – совершенно непонятно. Ведь после нее как раз такая карусель завертелась, столько мошенников, точно грибов после дождя, в мире развелось!..