Золотые яблоки
Шрифт:
Серегины сыновья переглянулись и хихикнули.
И Оля залилась колокольчиком. Она сидела между Ильей и Генкой, в простеньком платье с короткими воздушными рукавами, и вся светилась радостью. Генка украдкой поглядывал на нее, с трудом подавляя вздохи. Повернись к нему Оля, посмотри с улыбкой в глаза — и он был бы бесконечно счастлив. Но она не знала, о чем он думает (чего сердце не заметит, того глаз не увидит), и чаще, чем Генке хотелось бы, награждала милой улыбкой Илью. А Илья принимал это как должное, немножко горделиво.
Ох,
Спели песню. Серега попробовал сыграть на губах барыню, топал одновременно, не слезая с табуретки. Потом пристал к Илье:
— Давай пляши. Я видел, как ты перед девчонкой выкомаривал. Здорово получалось.
Оля спросила тихо:
— Перед Галькой?
— Да, — ответил Илья. — Перед ней. Было такое дело.
— Спляши, посмотрю хоть, на что способен, — попросил Иван. Серега выслушал его и поддакнул:
— Не капризничай, Илюша, раз начальство просит. Ивана Григорьевича уважать надо. Он человек стоящий.
— Сергей Матвеевич, это уже явный подхалимаж, — заявил Илья.
Серега не смутился, прикрыл глаза, чтобы не каждый увидел, что думает, проговорил:
— Видишь, Илюша, благодарность и подхалимаж разделяются самой тоненькой ниточкой. Не всегда и заметишь, как переступишь ее. А к Ивану Григорьевичу у меня особое расположение. Жилье он мне выхлопотал. Мне его даже расцеловать не зазорно.
— Повело, — усмехнулась Аня. — Уже уподобился, Сергей Матвеевич, в кровать просишься.
— Никогда! — возразил Серега. — В обществе я всегда трезвый. Я сейчас в коридор охладиться выйду.
Илья тоже вылез из-за стола и пошел за ним.
— На этой земле, старик, у меня остался памятник, — сказал Серега в коридоре, усаживаясь на корточки. — Иду по стройке, сюда посмотрю — есть моя работа, туда гляну — вот она, матушка! И дома у себя памятник. Видел моего арифметика? Женись, Илюха. Только на чернобровой, на Ольге женись. Расцветет она от твоей любви, большой души человеком станет…
Вышел из комнаты Генка и тоже пристроился на корточках рядом с Тепляковым. Посмотрел пристально на Илью, сказал:
— Ты поосторожнее на поворотах. Я ведь не ты, просто так Олю не уступлю.
— Генок, — сдержанно сказал Илья. — У тебя начинает портиться характер.
— Старею, — сказал Генка и ткнул пальцем в верхнюю губу, где у него начал пробиваться едва заметный пушок.
Серега обнял его и ласково сказал:
— Ты, Гена, еще котенок. Что увидишь, тем и играешь. Потому-то я тебя и люблю. А ты похитрее будь. Ходи по лесу — не хрястай, люби девушку — не хвастай.
Когда они вернулись в комнату, Перевезенцевы уже собирались уходить.
Григорий Перевезенцев говорил Ане:
— Теперь вы все вместе, и с вами всегда будет счастье.
— Нам надо почаще встречаться, — сказал Тепляков. — Мы уважаем друг друга, а живем не всегда дружно. Я очень горд, ребята, что вы пришли ко мне. Мы — строители, и, может, нам в первую голову надо строить хороший мир.
В больнице им дали застиранные халаты и посоветовали долго не задерживаться — больному нужен покой, да и за халатами стояла очередь.
Василий лежал на втором этаже, в светлой палате, куда днем ненадолго заглядывало солнышко. Солнце было осеннее, уже холодное, но больные ему радовались, как посланцу добрых вестей. Больные подходили к окну и время от времени рассказывали, что делается на улице. Василий не вставал совсем.
Лицо его обтянулось, потемнело, глаза, казалось, стали больше и печальнее. Илья не сразу узнал в этом слабом человеке прежнего Василия.
— Вот так, ребята, — сказал он глухо. — Мне уже отсюда не выбраться.
— Что ты, Вася! К чему так думать, — сказал Илья, чувствуя в своем голосе неуверенность.
Генка был притихший, молчаливый. Он вынимал из сумки стаканчики с вареньем, яблоки, печенье и все это убирал в тумбочку,
— Женя позднее придет, — сказал он Василию. — Велела утром отнести. Некогда сейчас ей.
На лице Василия мелькнуло подобие улыбки.
— Представить себе не можете, — сказал он. — Сын у меня будет. Сын!.. Я еще на фронте был, мечтал: приеду, женюсь, и будет у меня сын. На рыбалку пойдем… Трудно вам понять, — с грустью закончил он.
— Вася, ты расписаться с ней должен. Неудобно как-то, — хмурясь, сказал Генка.
Василий долго молчал, прикрыв глаза ресницами. Большие исхудалые руки лежали поверх одеяла, больничная рубашка с завязками у ворота открывала тонкую шею и выпиравшие ключицы. Он был очень бледен, дышал прерывисто.
— Правильно, Генок, — после некоторого молчания сказал он слабым голосом. — Вот только как я… не согласится она сейчас.
— Ничего, ты еще поправишься, — опять сказал Илья. — Мы с Геной на свадьбе погуляем.
— Чертова каталажка! — ругнулся Василий. — Все тело словно свинцом налито. Есть желание вскочить, удрать отсюда — сил нет.
Побледневший, он откинулся на подушку, тяжело дышал, сжав в ярости зубы.
— Мы еще поскрипим, Генок. Выше голову, — почти бодро проговорил он. — Другим трудней приходилось. Помню, на фронте… Ну, что скисли? Расскажите, как у вас на стройке? Работает та девушка, что в клубе отшлепала вашего кладовщика?