Золушка за тридцать
Шрифт:
– Ты… – Соколов не сводил с меня бешеного взгляда, не замечая Минаева. Я, как болванчик, качала головой, тем самым отрицая любые обвинения в свой адрес. Это был несчастный случай!
– Сейчас мазь поищу… – продолжал думать вслух Макс, удерживая в вытянутой руке бутылку. – Кира, где у нас аптечка?
– Мне не нужна мазь! – прохрипел Соколов, отбирая у Минаева шампанское. – Пошла вон! – вдруг заорал он. А раньше не припомню, чтоб вообще голос повышал…
Я вздрогнула, подпрыгнула и ринулась к выходу, из
– Кир, мазь все-таки поищи. У тебя же там было что-то? – спокойно, как и прежде, произнес Макс мне вдогонку.
– С пантенолом, – кивнула я. – Только не мазь. Пена была.
– Вот. Найди и неси.
– У меня нет проблем с ожогами! – снова рявкнул Соколов. – Это у тебя проблема с подбором персонала! Вон!
И я выскочила за дверь.
Часть 4
“Это конец”, – прокомментировал случившееся ошалевший от быстроты сменяемых событий мозг.
“Чтоб у него там все сморщилось”, – подленько добавила внутренняя гадина, обычно помалкивающая. Но сегодня-то день особый – она и проснулась от долгой спячки!
Усевшись за свой стол, я вдруг поняла, что так и держу в руках спасенный контракт. Приглядевшись к нему сквозь пелену наступающих слез, прочла ниже: «образец».
“Твою мать”, – вспомнил заветные слова мозг. И даже гадина солидарно кивнула. Надо же было так опростоволоситься?! Спасти образец контракта, облив горячим кофе генерального!
Что ж, однажды… лет через десять, не раньше, я буду вспоминать это и смеяться. Наверное. Но это не точно. Потому что если вернусь на работу в больнице и в квартиру родителей, то смеяться мне расхочется навсегда.
Вскочив на ноги, я заметалась по приемной.
В голову лезли видения одно хуже другого. Как я лежу в родительской квартире, в своей детской, смотрю мыльные оперы, жирею, а на обоях висит пожелтевший от времени плакат Брюса Уиллиса… И тот смотрит на меня с укором и немного с жалостью. Нет уж! Нет!
Я уже готова была вломиться в кабинет Минаева и каяться в чем угодно, при этом пытаясь утопить всех в слезах. Они поймут, что вот-вот утонут, и Соколов вынужден будет простить бедную меня. Хотя… Ведомо ли ему, что такое жалость?
И вот в тот миг, когда собиралась опустить ручку и войти, сзади покашляли. Деликатно так, но надменно. Как умела только Мариночка.
– Макс у себя? – спросила она, кривя полные губки в подобие улыбки.
– Да, но…
Договорить мне не дали:
– Отойди, Кудряшова, – приказала дочка генерального, просто отодвинув меня плечом. – Тук! Тук!
Она вошла, произнося последние слова на ходу. И замерла в метрах трех от порога, ошарашенно проговорив:
– Папа?!
Я почти уже ушла. Почти. Осторожно выглянув из-за своего укрытия,
– Уволена! – распорядился он, взмахивая бутылкой.
Я отпрыгнула в сторону, закрыла дверь и как-то совсем обреченно пошла собирать вещи.
С днем рождения тебя, Кира.
Стоило подойти к столу, как зазвонил телефон. Мама радостно поздравила нас обеих с появлением на свет прекрасной девочки. Меня, то есть. Желала себе крепких нервов с таким сокровищем, как я, а мне быть успешной, сильной и целеустремлённой. Напомнила, что в субботу они с отцом ждут меня дома. Спросила, как настроение.
Я собрала волю в кулак и сказала, что все отлично. Подарками, мол, завалили с самого утра, сил нет отбиваться от желающих расцеловались и потискать. Но пока справляюсь.
Мама осталась довольна моей ложью. А ведь я думала, что с годами вечная нужда врать родителям проходит.
Нажав отбой, закинула смартфон в сумочку и осмотрела стол с прилегающей к нему территорией. Брать-то, собственно, и нечего. Как пришла с одной ручкой, так с ней… а нет, и там паста кончилась.
Дверь в кабинет шефа распахнулась спустя минут пять или больше. В момент, когда я решила перестать паниковать. Собралась, так сказать, с духом и несколько раз повторила про себя, что жизнь продолжается. Почти поверила. Закон подлости сработал раньше.
Соколов вышел первым. Прошел медленно, демонстративно не глядя в мою сторону.
Следом просеменила Мариночка, прижимая к бедру красный клатч и задирая курносый нос. Красивая, зараза, как ни придирайся.
Ни один, ни вторая не попрощались, покинув место моей небывалой печали.
Третьим в приемной показался Макс.
Вышел, облокотился плечом на косяк, сложил руки на груди и давай улыбаться. Последние нервы мне вытрепал своим неадекватным поведением. Уже хотела сказать какую-нибудь гадость, но он заговорил первым:
– Кудрявчикова, – выдал этот невозможный тип, – зачем тебе коробка из-под канцелярки на столе?
– Надо, – деловито ответила я, шмыгая носом в заключение.
Оторвавшись от косяка, он сам пошел ко мне. Посмотреть. Любопытный попался.
– Пустая же, – удивился начальник,– только стикеры там.
– Хоть шерсти клок, – пробурчала я недовольно.
– Это несерьезно, – Макс осмотрел мой стол. – Что, совсем взять нечего? Нормальные люди что-то более ценное забирают.
– Например? – уточнила, решив не брезговать щедростью начальства.