Зона мутации
Шрифт:
Охотники переглянулись и Кирюха успел поймать их безмолвный обмен мнениями. Не нравилось ему, как они себя ведут. Тихо. Будто знают чего-то, думают свои скрытые мысли, а вслух говорить не хотят. Он недовольно мотнул головой, переломил хворостину и бросил ее в огонь.
– Вот что, парни! Впереди ночь, надо будет дежурить. Да не мне вам рассказывать, сами знаете. Лес – он такой, за ним глаз да глаз нужен. А как мы друг дружке доверимся, спокойно сны смотреть будем, если полной ясности в отношениях нет?
Жилявый с Меткачом снова переглянулись.
– Чего же ты хочешь? – спросил последний.
– Скажите нам
Жилявый убрал нож, которым резал вяленое мясо.
– Нет никаких дел, – сказал он вполголоса. – А молчим потому, что сами не знаем, как оно теперь будет.
– Да и вы хороши, – усмехнулся Меткач. – Думаете не видно, что руки на оружии все время?
Большелодочник хмыкнул, убрал руку с приклада винтовки, которую перед этим аккуратно положил поближе к себе.
– Ладно. Давайте, что ли, мирное соглашение заключим? Дойдем до базара, сообщим Ратнику все, что требуется, а там каждый сам будет решать – оставаться или идти своей дорогой.
Он протянул руку, а вслед за ним потянулась бледной, холодной ладошкой Конопатая. Хотел было и Захар, да очень уж лениво ему было вставать, отмахнулся. Охотники обменялись с парнем и девушкой рукопожатиями и в тот же миг в воздухе будто гроза закончилась, перестали сгущаться тучи и сверкать невидимые молнии. Может и не было это надежным договором, подписанным, как в прежние времена, в присутствии важных и многочисленных свидетелей, титул каждого из которых записывался дольше, чем сам договор. Но то было раньше. А здесь – в лесу, у костра – можно было лишь посмотреть друг другу в глаза и поверить. Что еще оставалось?
Крил вызвался дежурить первым. Должна была стоять на часах и Дашка, но он прогнал ее. Навоевалась сегодня, пусть спит. Охотники, небось, думают, что чутье у нее звериное, но он-то видел, – Кирюха улыбнулся, – что спать рыжая может крепко.
Конопатая лежала в обнимку с автоматом, спиной к напарнику и желтым языкам пламени. Глаза ее были открыты.
Весь день, пока маленький отряд продвигался на юго-восток, нарастало в ее душе беспокойство. Сначала Дашка думала, что это перед неизвестностью, ждущей их впереди – успеют ли они к Южному базару вовремя, а если нет, что тогда будет? Но ближе к ночи поняла: нет, не в этом дело. И тревога ее вовсе не от мыслей о будущем. Она как хворый человек, который заранее чувствует приступ болезни, ощущала приближение чего-то знакомого, почти родного, всплывающего из ее темного прошлого.
Поднялась, бесшумно проскользнула мимо спящих, но от кирюхиного взгляда уйти не смогла.
– Куда?
– Мне надо.
– Надо? Иди… – он огляделся, – Иди вот сюда. Чтоб я видел.
Конопатая покачала головой.
– Я сделаю так, как считаю нужным, ты же знаешь.
Вот уж в чем он не сомневался, так это в ее упрямстве и в том, что она все равно сделает по-своему.
– Пусти, – толкнула его легонько, освобождая себе дорогу. – Я скоро вернусь.
И Крил не смог ее остановить. Он знал, что не сможет. Даже если бы очень захотел.
Зов, пульсирующий в глубине леса, невидимый и неслышимый для людей, звал ее на восток. Это пугало. Ведь где-то там, далеко-далеко на востоке, за старым горным хребтом, была ее родина.
Конечно, так далеко она не пойдет. Зов был гораздо ближе. Но он все равно нагонял страху.
“Остановиться? Не ходить?”
Упрямо двинулась дальше.
“Неизвестность страшнее. Надо знать, что там происходит!”
Разделась, встречая обнаженным, израненным телом колючий морозец. Еще несколько шагов и Дашка опустилась на все четыре конечности, рванула галопом по хрустящему снегу, лавируя между стволами деревьев. Вокруг были обычные ели и сосны, растущие не так равномерно, как секвохи – нет смысла забираться. Лучше уж понизу.
Сто шагов, двести…
Все дальше и дальше от уютного костра, рядом с которым так приятно быть не монстром, но хрупкой, бледной девчонкой, прятаться под курткой и сладко посапывать, приоткрыв рот.
Тысяча шагов. Полторы тысячи…
С другой стороны – в черном теле раны заживают быстрее, так почему бы не прогуляться под светом звезд?
Она чувствовала в ночном воздухе то, что невозможно было увидеть. Резонирующие волны, которые притягивали, расплывались во все стороны от одной точки. Нет, не точки, широкой полосы, протянувшейся с севера на юг – где-то там, впереди.
Замедлила бег. Решилась, наконец, забраться на дерево. Что-то щекотало ее слух и Конопатой казалось, что, даже если бы рядом был человек, то и он своими несовершенным органами чувств уловил бы вибрацию, гул от тысяч и тысяч ног, протаптывающих снежное месиво до мерзлого грунта.
Снова спустилась, бросилась по земле вперед, пока собственными глазами не увидела вдалеке, среди поредевшего леса, клубящуюся пелену, за которой что-то мелькало, проступало тенями.
“Это не племя. Даже не десять племен”.
Одна из теней отделилась, стала приближаться. Конечно, ведь они чувствовали ее так же хорошо, как и она их! Дашку пробрал озноб – даже в этом обличье она испытывала животный страх перед соплеменниками.
Петляя, как вымерший ушастый зверек, рванула назад. Но не туда, откуда пришла, а в другую сторону: она хотела запутать следы. Быстрее, еще быстрее! Оглянулась – никого. Почти под прямым углом изменила направление бега и, прыжком преодолев заснеженный овраг, взлетела на ствол одинокой секвохи, выросшей по природному недоразумению в стороне от сородичей. Конопатая надеялась укрыться в ее разлапистых ветвях. “Можно стать человеком. Хотя бы на несколько минут, пока замерзать не начну. Так им сложнее будет меня почувствовать”.
Но ни трансформироваться, ни даже сосредоточиться на этом она не успела. Что-то метнулось к ней с соседнего дерева черной молнией, ударив так, что секвоха потеряла почти весь окутывающий ее снег.
Дашка зажмурилась, на мгновение даже дышать перестала. Зато она чувствовала рядом с собой чужое дыхание, ровное и спокойное. Забулькало в луженой глотке, глухое рычание показывало, что самец не проявляет агрессии, он не намерен убивать ее.
Открыла глаза, посмотрела на морду с полосами от давно затянувшихся шрамов. Ей хотелось съежиться, но пришлось задавить в себе это желание, иначе, чего доброго, она могла неконтролируемо обернуться человеком. А вот сейчас это было бы лишним – человеческая-то самка мутанту ни к чему, порвал бы ее на куски.