Зона Посещения. Бродяга Дик
Шрифт:
Застывшая на посиневшем лице улыбка. В раззявленном рту бодро копошатся черви.
Счастливчик.
Гризли ногой толкнул лист фанеры на место, повернулся к погребу. Приоткрыл дулом дощатую дверцу. Свет упал на лестницу с крутыми ступенями. Гризли, крадучись, стал спускаться.
Крохотная каморка, роскошная разноцветная плесень на стенах, густо завешенные пыльной паутиной полки, заставленные вздутыми консервными банками. Металлический блеск в дальнем углу.
Гризли присел возле стального люка, вделанного в бетонный пол под полкой с маринованными корнишонами и жестянок с бобами в свином жиру. Ни замка,
Похоже, что псина выдала мордастого: показалась на глаза сталкерам. Мордастый подумал-подумал, и решил убрать свидетелей. Но не на тех нарвался…
Если у него и были подельники, то теперь их след простыл. А фанатики Гуталина, оказывается, с головой – додумались приручать собак-мутантов из Зоны. Столкнешься с такой страхолюдиной – можно разрыв сердца получить от неожиданности.
Если фанатики прикормили исчадий Зоны, значит, за Периметром им бывать приходится. И наверняка – частенько.
Гризли постучал прикладом по люку. Куда ведет эта кроличья нора?..
Кто-то заслонил дверной проем, подвал тут же погрузился во мрак.
Гризли развернулся, вскинув автомат.
– Тихо-тихо-тихо, братишка! – проворковал Папаша Линкольн. – Свои… А ты, оказывается, у нас Рэмбо, – он протянул Гризли револьвер покусанной рукоятью вперед. – Это твое, засранец. Чуть не потерял, да?
– Идем отсюда, – буркнул Гризли.
Они поднялись во двор. Папаша Линкольн отошел, чтобы помочиться на мертвого счастливчика, а Гризли привалился спиной к стволу березы, помассировал лицо, поморгал, отгоняя нахлынувшие воспоминания о слякотном Чернобыле, о темном золоте осенних дубрав, о верном «калаше» с перемотанным бинтом прикладом, чтобы не бил в плечо. Да, было дело… и тучи, похожие на замоченный в формалине мозг, нависали над злополучной АЭС, грозя радиоактивным ливнем.
– Ты меня убедил, – сообщил Папаша Линкольн, застегивая ширинку. – Возьмем твою бабу в Зону.
– Она не моя, – проговорил Гризли, все еще витая в своих мыслях.
– Мне-то какая разница? – Папаша Линкольн похлопал Гризли по плечу. – Значит, будет твоей. Или общей… Как скажешь, так и будет, Клинт Иствуд.
– Можно Картоху взять, – предложил Гризли. – Он в городе, отлеживается на дне.
– Правильный сталкер! Годный! – заулыбался Папаша Линкольн. – Давай возьмем Картоху!
– Можно еще Баклажана позвать, – с ноткой сомнения продолжил Гризли. – Все равно в Институте штаны протирает, а опыта ему не занимать.
Папаша Линкольн взмахнул руками.
– Нет-нет, черт возьми! На сей раз обойдемся без этого овоща!
– О’кей, – не стал спорить Гризли.
– Ничего, – снова улыбнулся старый сталкер. – Команда худо-бедно собирается. Но я бы пошел даже с тобой вдвоем.
Гризли скривился.
– Смотри, только не влюбись в меня.
– Да иди ты, – Папаша Линкольн забросил в пасть сигарету, зачиркал зажигалкой.
Порыв ветра донес тревожный звук. За домами на противоположной стороне улицы как будто кто-то заходился от хохота. Задыхался и захлебывался, но
Гризли и Папаша Линкольн переглянулись, затем молча выбежали со двора и припустили по дороге в сторону Хармонта.
Интерлюдия седьмая
Строгов ввалился в свой кабинет. Сорвал с себя исполосованную когтями мутанта рубашку, скомкал и запихал в мусорное ведро. Распахнул дверцу старенького шкафа, выудил из его утробы не новую, но чистую футболку. Такими темпами рубашек не напасешься. То тебе счастливчики, то твари из Зоны. Теперь бы в душ… Институт может позволить себе бойлеры, и вода в душе всегда теплая. Ким ждет его дома… или не ждет, а умчалась искать приключения на пятую точку. В любом случае, после сегодняшней заварухи нужно было чуток привести себя в порядок.
Он заглянул в зеркало. Верхняя губа – как валик от дивана, посинела. Это вчера приложила камерой Ким. Левая щека пробита, осколок гранаты застрял между боковыми зубами, словно кусок куриной косточки. Кровь больше не сочится, и ладно. Сначала – душ, потом – перевязка. Но глоток коньяка не повредит – какая-никакая, а дезинфекция.
Сквозь окно виднелся скудно освещенный город с залитыми неоновой дымкой центральными улицами. То там, то здесь моргали проблесковые маячки курсирующих на разной высоте патрульных «галош».
Он подошел к столу, вытащил из нижнего ящика начатую бутылку «Бурбона». Взгляд зацепился за предмет, которого раньше здесь не было: перед монитором компьютера стоял покрытый лаком крабик.
Пить коньяк перехотелось. Строгов подхватил крабика повертел его в пальцах. Левая клешня хрустнула и отвалилась. Пахнуло тухлятиной.
– Бродяга Дик, Бродяга Дик… – протянул Строгов, затем открыл форточку и вышвырнул крабика в ночь. – Вот вам – Бродяга Дик!
…Строгов нашел Андре Лопеса в лаборатории химического анализа. Сдвинув на край стола батарею подставок с пробирками и освободив перед собой место, Лопес резал тонкими полосками засыпанный специями кусок копченого сала. Наготове был кусок хлеба и банка пива.
– Что делаешь, малой? – полюбопытствовал Строгов, оглядываясь. В освещенном флуоресцентными лампами помещении с опущенными жалюзи на окнах, кроме них двоих не было ни души.
– Не видишь, что ли? – Лопес вытер нож о край грязного халата и бросил его в выдвижной ящик. – Собираюсь ужинать. А тебе чего надо?
– А что, не понятно? – в тон ему ответил Строгов.
Лопес похлопал по карманам, затем запустил в рот полоску сала и сказал, жуя:
– Ну, извини, брат. То, чего тебе надо, у меня с собой нет. Да и вообще теперь нет. Счастливчики засрали квартиру, жить придется здесь, при лаборатории. Постелил матрац на ящиках с реактивами, Голдинг милостиво разрешил.
– Не возражаешь? – Строгов заграбастал кусочек сала, бросил на язык. – М-да, – протянул, жуя. – Вкусно! Прямо, как в Чернобыле. Помню, был у нас случай возле Припяти…
– Этот кусок свиного жира мне подогнал Чабаненко, – пояснил Лопес, отхлебывая из банки. – Столовка не работает, магазины разграблены, а у него холодильник забит салом. Надо же что-то жрать?
Строгов кивнул, мол, понимаю и сочувствую. Затем снял с подставки одну пробирку наугад, посмотрел сквозь бледно-розовую жидкость на свет.