Зона риска
Шрифт:
— Перестань, Косой, — резко оборвал Князь жалобы квадратного парня. — Кто знал, что вы такие дохляки? В общем, даже неплохо получилось — цель достигнута... А за увечья накину, не пропадет за мной, знаешь ведь...
— Слушай, Инна, — спросил Роман, — это тот самый Князь, остерегаться которого ты меня просила?
— Он, собственной персоной. Только не подумай, между нами ничего такого... Поднимемся, пожалуйста, ко мне...
— Поздно уже... А Князь очень картинно появился, будто по заказу. Или как в популярных романах — помощь пришла вовремя...
Инна
— Нескладухи получаются.
— Какие нескладухи?
— В концертах Воронежского народного хора поют частушки такие: она ему про любовь, он ей про телегу.
— Инна, ты же знаешь... — вспыхнул Роман.
— Тогда — третий этаж, квартира сорок восемь...
УЛЬТИМАТУМ ИЗ ПОДВОРОТНИ
— Ну почему ко мне никого не допускают? — в какой раз вопрошал Андрей. — Доктор, взываю к вашему доброму сердцу...
— С вами Анечка, — непоколебимо отвечала Людмила Григорьевна. — Когда можно будет разрешить визиты, я сама скажу.
Анечка стояла рядом с доктором, и на лице у нее была написана такая же решимость.
— Анечка, ты, очевидно, недостаточно внимательна к Андрею Павловичу, — серьезно сказала доктор. — И он, вместо того чтобы выздоравливать, куда-то рвется...
— Ой, что вы такое говорите, Людмила Григорьевна, — залилась пунцовой краской Анечка.
— Анечка просто замечательная девушка! — не сдавался Андрей. — Только мне тоскливо в этом белом ящике...
Лечащий врач смилостивилась:
— Хорошо, на днях разрешу визиты к вам...
— А позвонить по телефону можно? — вкрадчиво спросил Андрей.
Он изо всех сил пытался быть обаятельным. Кстати, это тоже важное качество его профессии — уметь расположить к себе людей. Ему часто удавалось «разговорить» самых молчаливых собеседников, ничего не подсказывая, получить требующуюся для статьи или очерка информацию. Но в этот раз, как говорится, нашла коса на камень.
— Давайте больше не будем говорить на эту тему. — В голосе у Людмилы Григорьевны звенела такая непреклонность, что Андрей не решился больше настаивать.
— К вам, Андрей Павлович, — лечащий врач бросила взгляд на циферблат часиков, — через пять минут придет Ревмир Иванович. Не возражаете?
— Наоборот. Ведь это тот единственный посетитель, к которому вы благоволите.
— Ради вашей пользы.
Людмила Григорьевна попрощалась. У нее сегодня был трудный день — предстояла сложная операция, и она думала только о ней, с журналистом все образовалось, он уверенно шел на поправку.
— Анечка, — спросил Андрей, когда лечащий врач ушла, — мне по-прежнему звонят, меня не забыли?
— Я же вам говорила — звонков на наш сестринский пост каждый день десяток.
— И что же вы отвечаете? — мягко, между прочим поинтересовался Андрей.
— Что вы в очень тяжелом состоянии, — простодушно объяснила сестра.
— Может, говорите, что и в себя не прихожу?
— Не так категорично, но...
— Ясно-понятно, — сказал Андрей.
— Ой,
— От Ревмира Ивановича? — как о само собой разумеющемся спросил Андрей.
— Конечно, от него.
— Вот все и стало на свои места, — отметил Андрей. — Но вы, Анечка, не беспокойтесь: это останется нашей с вами маленькой тайной.
— Вот, — все еще волновалась Анечка, — заставили меня проговориться.
— Не так уж много нового вы мне сказали, — утешил ее Андрей, ему казалось немного смешным и наивным огорчение Анечки. — Я ведь не такой тупой, чтобы не понять, почему ко мне никого не пускают. Кстати, вам приходилось разговаривать с теми, кто мне звонит?
— Говорю вам, иной день полтора десятка звонков... Только трубку положишь, отойдешь по делам и снова мчишься к телефону — звонят.
— Анечка, дорогая, вы мне хоть скажите кто? Ведь называют они себя, да?
— Из редакции часто. Эти не просят, а требуют. И так, знаете, безоговорочно: «Сестра, вы понимаете, что с вами говорят из редакции? Не имеет значения? То есть как это не имеет значения?» Анечка смешно изобразила скороговорку редакционных журналистов: фразы произносятся быстро, с чуть приметным апломбом, возражения заранее исключаются.
— Узнаю коллег по почерку, — рассмеялся Андрей.
— Еще звонили молоденькие ребята, по голосам слышно. И называют себя в молодежном стиле: Мишка, Елка... Елка, кстати, всхлипывала, когда узнала, в каком вы состоянии. Я ее утешала... А она вдруг между своими всхлипами ка-ак сказанет: «Я этих гадов додавлю...»
— Ух, Елочка! — Андрей ясно представил и Елку и то, как она ругается. — Взрослой становится!
— А с вашим главным редактором Людмила Григорьевна несколько раз разговаривала. Я знаю только, что она передала вашу просьбу ничего не сообщать родителям.
— Да, да, у мамы плохо с сердцем, волнения ей ни к чему...
— Главный редактор сказал: родителям позвонили о том, что вы срочно уехали в длительную командировку.
— Можно и так считать, уехал, надолго ли?
Андрей намеревался еще кое о чем расспросить сестричку, но их прервали:
— Вы всегда так подробно информируете Андрея Павловича?
Они не заметили, как в палату вошел Ревмир Иванович.
— Ой! — Спасительное «ой» в устах Анечки содержало тысячи оттенков. — Вы... Мы...
— Ничего, Анечка, — хорошо улыбнулся Ревмир Иванович. — Андрей Павлович чувствует себя гораздо лучше, и ему приятно, что друзья не забывают. Точно, Андрей Павлович?
— Еще бы!
Андрей поздоровался со следователем, пригласил располагаться. Анечка, сославшись на срочные дела, убежала. Она была рада, что следователь не рассердился. Ревмир Иванович не раз просил ее никакими рассказами не волновать больного. «Вы понимаете, никакими!» — с нажимом подчеркивал он. А она забылась, нарушила свое обещание. Хорошо, если Ревмир Иванович не пожалуется Людмиле Григорьевне. Настроение у нее улучшилось бы, если бы она слышала, как следователь сказал Андрею.