Зона сна
Шрифт:
– Может, премьер-министра встречают? – попытался уточнить проф. Жилинский. – Или министра иностранных дел?
– Да нет, – скривился шофёр и сплюнул за окно кабины. – Какой-то мелкий министришко. Не помню. Но этим, – он потыкал пальцем вверх, – встретить его хочется красиво, а все приличные люди отдыхают на морях. В Москве, кроме подлых, никого не осталось. А их, господин профессор, вдоль дороги с флагами ставить опасно; если не бомбу, то какой-нибудь фрукт, вроде помидора, обязательно кинут в английскую морду. Вот и свозят студентов. Меня ещё вздрючили, что за вами еду за последними, а не раньше. А вы же самые дальние!
– Знала бы, не поехала
– Как можно, – возразил профессор. – Если власть просит, почему и не съездить?
– Да вы не переживайте, дамочка, через два-три дня я вас обратно отвезу, – успокаивал водитель. – Зато дома побываете, с семьёй повидаетесь, отдохнёте… Плохо ли?
Стас всю дорогу думал об аргументах Матрёны. В чём-то она, конечно, была права. Нельзя так доверчиво относиться к газетным текстам. Он же не мальчик, видывал виды. Просто оторвался немного от этой реальности. Надо будет в ней разобраться.
В Москву въехали по Ярославскому шоссе, а там уже Сретенка недалече, а вот и Лубянка. Стасу, можно сказать, повезло; был второй час ночи, и он уже дома, а тем, кто жил в Замоскворечье или на Болвановке, ещё колесить и колесить. Шофёр весь изругался, но деваться ему было некуда, пришлось развозить всех.
Мама открыла ему дверь весёлая и раскрасневшаяся. Оказывается, ввечеру приехал отчим, и они ещё не уснули. А вот и он: добродушный, лысоватый, с седыми, красиво подстриженными усиками, в милом уютном халате. Обнимались, говорили все разом, смеялись… «Господи, – думал Стас, – я не видел их целую жизнь. А мама-то совсем молодая, да, она родилась в 1899-м, ей всего тридцать пять! Столько было мне, когда я сверзился из-под купола Рождественского собора… Отчим старше её на шестнадцать лет… ну да не мне судить». Стас припомнил историю трагической гибели прежней жены отчима, Капитолины, во время жестокой войны с националистами на Кавказе…
– Мама, Анджей Януарьевич, я так рад вас видеть, – говорил он.
– А почему так рано? – вопрошала мама.
– Как рано?! Два часа ночи!
– Нет, перестань, ты же понял. Я ждала тебя через месяц.
– Нас привезли приветствовать какого-то англичанина.
– Ага! – вскричал отчим. – Ты приехал встречать мистера Кокса? Я вас познакомлю. Мы с ним завтра заседаем в Кремле; ведь это он ко мне едет.
– Завтра! – смеялась мама. – Уже сегодня!
– Да! Надо бы всё-таки выспаться.
– Дай мне ребёнка покормить. Сейчас Нюру разбужу.
– Ничего себе «ребёнка»! Ростом с телёнка.
– Мама, оставь домработницу в покое. Я сам себе приготовлю.
– Смотри-ка! – воскликнул отчим. – Наш сын становится народником!
Санкт-Петербург, 11 марта 1801 года
Сумасшедший коротышка всех a extеnuе. [24]
Сказать по правде, соображает он лучше многих, но думает – вот беда – неизменно о том, как бы сильнее напортить лучшим людям столицы. И коротышка он, только если сравнивать с самыми достойными, богатыми и влиятельными людьми страны. Он росточком – как эти его любимые холопы, смерды, простолюдины – 35 вершков. Ну пусть 36 – если мерить с косичкой и каблуками.
24
Достал (фр.).
Кстати, до чего
А украли! Украли! Этот урод, не успев трон занять, отдал им ЧЕТЫРЕ дня в неделю! Только три дня теперь может хозяин занимать их барщиной. Им теперь дадено три дня на себя работать, да день – Богу молиться. А оно Богу надо, чтобы черви земляные ему молились? Они же не совсем люди, они, как остроумно выразилась покойная императрица, не мужи, а мужики.
Да и не пойдут они молиться, а пойдут в кабак! Вот и получается, что идиот Павел просто, ни за что, лишил достойных людей дохода. Ведь мужику этот день в неделю – тьфу, ничто. Пропьёт, животное. А хозяину? Если у него семнадцать тысяч мужиков? Для него это огромные убытки: семнадцать тысяч рабочих дней потеряно, за одну неделю! А этих недель в году… сколько? Надо будет спросить…
– Госпожа графиня, граф Пален. Просить?
– Проси, проси! Чего спрашиваешь, дура? Я извелася тут, его ожидаючи, а она вопросы задаёт. Проси!
Графиня Жеребцова, урождённая Зубова, родная сестра трёх влиятельнейших в свете братьев – Платона, Николая и Валериана Зубовых, шурша платьями, заспешила навстречу военному губернатору Петербурга.
– Ах, Пётр Алексеевич, наконец-то! I am very glad to see you. Мне непременно надо узнать: сколько недель в году?
– Много, любезная Ольга Александровна, много, – отвечал он, улыбаясь и целуя ей руку. – Мы с вами как-нибудь на досуге посчитаем.
– Да? Я полагала в анекдот вставить, в пику нашему недомерку. А что с делом и что вообще говорят?
– За нас нынче – все, решительно все. Вы слышали, корпус казаков, посланный в Индию, полностью погиб по дороге? Всего за две недели!
– Ужас, граф, ужас!
– Так, теперь и казаки за нас. И время не ждёт – Павел собрался воевать с Англией на море! Балтийский флот получил приказ!
– Он помешанный, право слово, помешанный…
– Не буду спорить, графиня. Однако прошу извинить, совершенно некогда. Я заехал на минутку, узнать, что сказал наш друг, посол Англии. Вы у него были?
– Всё в порядке, милый граф! Яхта английского адмиралтейства уже здесь и прямо сейчас входит в Неву! Уже вошла, верно! Но сэр Уинтворт считает это излишним. Конечно, в случае неудачи Англия вступится за нас, а мы сможем укрыться на этой яхте, но неудачи быть не должно. Это он так сказал.
– Вы передали, где яхта должна встать?
– Граф, ну как же вы можете сомневаться…
– Простите, графиня, простите. Немного нервничаю. Все границы уже перейдены, теперь или мы уберём Павла, или Павел уберёт нас. Уже сегодня! Сегодня, графиня! Господи, помоги нам! Я верю, Он поможет, но английская яхта в бухте добавит пылу нашим молодцам. Знаете, каких сорвиголов нам удалось нанять? Страх.
– Да, посол ещё сказал про деньги. Убытки Англии, из-за дружбы нашего идиота с Наполеоном, сказал он, громадны, много больше тех миллионов золотом, которые выплачены нам, чтобы мы решили эту проблему. Но и эти деньги они терять не хотят и надеются на вас, граф.