«Зона свободы» (дневники мотоциклистки)
Шрифт:
Алексей вернулся уставший, лицо было в грязных потеках пота.
— Почти ничего не осталось… Обкатало его, как камешек… Ни руля, ни сиденья, ни вилки, ничего… Бак — лепешка. Уцелел картер, цилиндры, да колеса… Представляешь, раму согнуло вкруг движка, а тормозная тяга — Тяга! — проволочка тоненькая, уцелела, даже не погнуло её! Ничего я не понимаю в этой жизни…Ничего…
Вечером у костра, когда все ужинали, Алексей, уже приободрившийся, говорил о том, как можно будет восстановить мотоцикл, — безномерная рама у нас была, был и маятник, и много еще чего валялось по гаражу
— Так надо это… — на губах Мецкевича змеилась скользкая улыбка, — Обмыть это дело? Да?
Я вынесла бутылку к костру и даже выпила пятьдесят грамм за погибшего друга.
Алексей взял меня за локоть, и я прижала его руку к себе движением локтя. Ты со мной, означало это, а я с тобой.
А на следующий день мы уехали дальше. Я сидела на заднем сидении Гиперболоида и теперь не боялась, — за рулем был Алексей. Мой верный, любимый Алексей, которому я доверяла, как себе. Примерно через полтора километра мы сделали остановку, чтобы загрузить в коляску останки Щенка, и двинулись дальше.
В Куморе все первым делом кинулись в магазин. Я увидела, как мы разительно отличаемся от местных — худые, заросшие, грязные, с бешеными, белыми глазами, мы выглядели как дикие люди с дикого краю. Парни сметали с полок шоколад и йогурт, консервы и печенье. Продавщица расчувствовалась, и даже сбегала на свое подворье, — бесплатно всучила парням четыре литра парного молока. Я купила сигарет и с удовольствием закурила, сидя на Гиперболоиде. Возле меня вдруг остановилась женщина. Она еще не была старухой, и было ей, наверное, лет пятьдесят, не большое — толстая, с огромным животом, беззубая, она была одета в растянутый свитер и старое трико. Она радостно улыбалась, глядя на меня, и я ответила ей измученной улыбкой. Наверное, и я выглядела ничуть не лучше её.
— Ой, милая! — пропела она, — А ты-то здесь как же? Среди мужиков-то?
— Я с мужем.
— С мужем? С мужем… Тада ничё, с мужем можно! Муж-то ласковый?
— Ласковый, — уверенно ответила я и посмотрела ей в глаза. — Хороший муж.
— Ты вот что, — она доверительно наклонилась ко мне. — Мне тут на сигареты трех рублей не хватает, мож, дашь?
Я вспомнила мальчишку на смотровой площадке, вытащила деньги из кармана и отмусолила червонец, который тут же исчез в корявых коричневых руках.
— Ты, милая, деньги-то спрячь, побереги деньги, — жадно глядя, сказала женщина, — а то мало ли чё, — и, поблагодарив, она быстро, почти бегом скрылась за углом.
Пока я разговаривала, на улицу из магазина высыпали парни. Они весело перекликались, хохотали, шелестели бумажками, сорили обертками, кто-то уже громко чавкал. Будаев и Мецкевич курили, глядя на далекие горы за поселком.
К нам, не торопясь, рассматривая мотоциклы и оценивая нас, подошли двое — одного из них я, кажется, уже где-то видела. Ба! Да это же тот самый водитель, который иронизировал про мопеды на первом броду. Он был цыганистый, с черным смоляным чубом, в ярко-красной рубахе.
Он молча выслушал нашу историю и посмотрел на нас, как на сумасшедших.
— А чё, ребята, к нам-то не обратились? Мы бы помогли, нам ваши моцики со Срамной
— Да кто же знал… — ответил ему кто-то.
Алексей увидел глазеющих на мотоциклы пацанов и подозвал одного из них.
— Привет! Тебе колесо нужно?
— А какое?
— Хромированное.
— Вот это че ли? Ух ты! А отдашь?
— Отдать? — Алексей вопросительно посмотрел на меня. — Оно немного замятое, а мне все легче ехать будет. Вон, амортизаторы все почти вытекли…
— Отдай… — я махнула рукой.
Какая теперь разница — колесом больше, колесом меньше… А мальчишкам радость — где им в глуши найти хромированный обод и хорошую ижевскую резину? Пацан с восторгом схватил хромированное ижевское колесо и быстро его куда-то утащил.
Мы стали расспрашивать местных, почему дальнобойщики так плохо отзываются о Куморе.
— Да все просто, — сказал все тот же водитель, — им перед дорогой обязательно набурханиться надо как следует, ну, они выпьют да и начинают выступать, ну, наши им по шее иногда и надают… Правда, бывает, что и тормозят их на дороге, но это редко…
Вот так. Хоть плачь, хоть смейся, но напугали нас дальнобойщики сильно, а зря…
— Что с бензином будем делать? — спросил Будаева Алексей.
— Не знаю…
— Надо сходить к председателю, или кто здесь есть, договориться, заправки-то нет…
— Ну, надо.
И опять они позволили Алексею пойти и позаботиться обо всех. Ну что ж, он пошел и позаботился. Каждому мотоциклу было выделено по пять литров бензина по какой-то бешеной цене — сельхозработы, однако.
Мы заправились у старенькой бензоколонки и выехали в сторону Уояна. Дорога — укатанная широкая песчанка, показалась нам настоящим автобаном. Алексей вдруг сбавил скорость и сказал:
— Посмотри назад.
Я оглянулась — устье Срамной, озеро Иркана — все был затянуто черной пленой надвигающейся грозы. Там сверкали молнии, и по сопкам неторопливо ползла стена дождя. Вовремя мы оттуда вырвались…
Странная это была дорога — кругом притихла тайга, на пути то и дело попадались вздувшиеся трупики сбитых белок и зайцев, а за нами гнались, но никак не могли догнать черные тучи. Гиперболоид шел последним — мотоциклу было тяжело везти двух седоков, вещи и останки другого мотоцикла, и мы постепенно от всех отстали.
Я держалась за ремешок Гиперболоида и глядела на огромную стрекозу, которая каким-то чудом оказалась на коляске, наверное, мы её сбили. Одно крыло у нее было смято, ветер пытался оторвать упрямое насекомое от тента, но она стойко держалась за ремешок попоны лапками. Алексей выжимал из мотоцикла по ровной дороге все, что мог, и наша скорость в семьдесят километров, наверное, казалась ей ураганной. Она развернулась по ходу мотоцикла и долго-долго ехала, не позволяя встречному потоку воздуха снести её. Она была стойкой — с радужными крыльями, черным длинным телом и крупными зелеными глазами. Мне было очень жаль её, я не сводила с неё глаз и думала, что она чем-то похожа на меня. Я так и не увидела тот момент, когда её не стало на тенте. Может быть, она все же улетела?