Зона Топь
Шрифт:
Домой я ехала не с обычной скоростью в сто километров, а с осторожной, в шестьдесят. Везла себя, как хрустальную вазу. Я бы позвонила в Топь Ане и Гене немедленно, но личная записная книжка лежала в спальне. А так не терпелось сообщить радостную новость.
Наверняка в ближайшие два-три месяца я Гену не увижу, но к родам он обязательно должен приехать. Ему, как будущему отцу и гениальному врачу, должно быть интересно формирование и рождение собственного ребенка. И мы будем счастливы
Отмахнувшись от Лилиных вопросов, я взбежала по лестнице и заперлась в спальне.
Телефонный номер набирала раза три, сбиваясь от желания скорее услышать голоса Анны и Гены.
До Анны дозвонилась через двадцать звонков. Так обычно и бывает, номер сначала «пробивает» служба безопасности. Но если Аня не в лаборатории, то должны соединить. Это у нас два часа дня, а у них глубокий вечер. А что ей делать в лаборатории в десять часов?
— Привет, Машуня. — Голос Анны, как всегда, что бы она ни говорила, имел второе значение: «Все будет хорошо».
— Аня! — Я закашлялась от переполнявших чувств. — Аня, я беременна! Представляешь?
В трубке возникло молчание, и я испугалась помехам в эфире. Но Аня отозвалась:
— Здорово, Маша, а от кого?
— Ты чего, с куста упала? — Меня развеселила Анина непонятливость. — От Геночки, конечно. У меня после него никого не было, да никого и не хотелось. Ты за меня рада?
— Я всегда рада твоим радостям, Манюня. Гена сейчас на работе. — Анна опять помолчала немного. — Я сейчас соединюсь по второй линии с лабораторией и согласуюсь со службой безопасности, подожди пару минут.
— Жду!
Откинувшись на подушки кровати, я держала телефон в руке и прислушивалась к каждому щелчку и шороху в нем. Ждать пришлось нескончаемо долго — шесть минут.
В трубке я услышала голос Ани:
— Маш, подожди, я сейчас переключу тебя на Гену, но сначала хочу уточнить. Ты у врача была?
— Только что от него.
— Он уверен в сроке?
— При маленьких сроках никто ни в чем не уверен, но факт есть факт.
— А может, от твоей беременности от Кирилла что-то осталось?
Напряженный голос Анны каждым словом уменьшал мою радость.
— Аня, ты же была со мной в больнице, ты же мне жизнь спасла после клинической смерти. Что там могло остаться после выкидыша и чистки?
— Да, конечно.
Неожиданно в трубке прозвучал голос Гены.
— Маша, ты не можешь быть от меня беременной. Я стерилен.
Я не услышала. Я, обрадовавшись возможности чувствовать голос Гены, сначала не услышала, то есть не поняла, что он сказал. Секунды три я лепетала о своей радости, потом до меня дошло…
— …Что?
— Я очень рад тебя слышать и скучаю по тебе, но это не мой ребенок. Я, как Анна и все из наших, не могу иметь детей.
В голове взорвался серый атомный
— Господи… Гена… Да как ты можешь? Даже не ожидала. Ты, Гена… подлец.
Я отключила трубку не из-за нежелания разговаривать, а из-за невозможности. У меня зажало горло, и пришлось сделать несколько болезненных глотков, чтобы начать дышать.
Я сидела на кровати с телефоном в опущенной руке. Я не могла сопоставить то чувство, которое я испытывала к настоящему, самому порядочному мужчине, в котором была уверена не на сто, а на двести процентов, и теперешнее его предательство.
В руке завибрировал и зазвонил телефон. Я видела прочерки на дисплее и знала, откуда звонок. Я заставила себя включить телефон, уверенная в формулировке извинений, которые прозвучат. Я его прощу, но больше никогда не испытаю безграничной радости щенка при виде любимого хозяина… Но прозвучал голос Анны.
— Машка, я не могу сейчас приехать, только недели через две.
— Анечка, — наконец-то слезы заставили задрожать мой голос. — Анечка, я же его так люблю. Зачем же он…
— Маша, я приеду и все объясню. Но он действительно стерилен. Как и я, как Ленчик, как многие другие из наших.
— Но у меня никого, кроме него, не было! Аня, я не вру, ты же знаешь.
— Знаю. Приврать можешь только в финансовых отчетах. Я прилечу, и мы с тобой разберемся в ситуации. Только не горячись, не делай аборта.
— Жду тебя, Аня. Прости, я больше не могу разговаривать.
Отключив телефон, я перевернулась на живот и, уткнувшись в подушку, завыла, как воют по бросившему мужику бабы в деревнях. Отчаянно и безнадежно.
Выла я часа полтора и проревела бы до вечера, но в спальню вбежал Даник и бросился мне на спину.
— Мам, тетя Лиля сказала, что у тебя истерика. А где она?
— Кто? — Хлюпнув носом, я утерлась краем пододеяльника и скосила глаза на сына.
— Истерика! — Даник сполз на подушку и с любопытством смотрел мне в глаза. — Она тебя обижает, и ты плачешь?
— Нет. — Я приподнялась, вытерла глаза и, не жалея пододеяльника, высморкалась, стало легче дышать. — Просто я заболела.
— А-а, — разочарованно протянул Даник. — И я могу заразиться, поэтому мне с тобою сидеть нельзя.
Притянув к себе сына, я поцеловала его в упругие щечки, в длинные темные ресницы, в нежные ушки. Данька смеялся и отбивался.
— Можно со мною сидеть сегодня, можно, я по-другому болею.
Шатаясь, я встала с кровати и открыла дверь.
— Тетя Лиля!
Лиля взлетела шестидесятилетней ласточкой на второй этаж. Встала передо мной и нервно вытирала руки о фартук.
— Че? Че врач сказал?
— Сказала, что у меня переутомление и поэтому сказалась черепно-мозговая травма. То есть у меня сегодня выходной. Так всем и говорите, а я у себя в спальне телефон отключаю.