Зона
Шрифт:
Капитан рассердился:
– Я все это слышал – надоело! В этот раз пусть трибунал решает. Старой ВОХРЫ больше нет. Мы, слава Богу, принадлежим к регулярной армии…
Он повернулся ко мне:
– Вы принесли команде несколько ЧП. Вы срываете политзанятия. Задаете провокационные вопросы лейтенанту Хуриеву. Вчера учинили побоище с нехорошим, шовинистическим душком. Вот медицинское заключение, подписанное доктором Явшицом…
Капитан достал из папки желтоватый бланк.
– Товарищ капитан, –
Токарь отмахнулся и прочел:
– «…Сержанту Годеридзе нанесено телесное повреждение в количестве шести зубов…»
Он выругался и добавил:
– «…От клыка до клыка – включительно…» Что вы на это скажете?
– Авитаминоз, – сказал я.
– Что?!
– Авитаминоз, – говорю, – кормят паршиво. Зубы у всех шатаются. Чуть заденешь, и привет…
Капитан подозрительно взглянул на дверь. Затем распахнул ее. Там стоял Фидель и подслушивал.
– Здрасьте, товарищ капитан, – сказал он.
– Ну вот, – сказал Токарь, – вот и прекрасно. Петров вас и отконвоирует.
– Я не могу его конвоировать, – сказал Фидель, – потому что он мой друг. Я не могу конвоировать друга. У меня нет антагонизма…
– А пить с ним вы можете?
– Больше не повторится, – сказал Фидель.
– Достаточно, – капитан поправил гимнастерку, – снимайте ремень.
Я снял.
– Положите на стол.
Я бросил ремень на стол. Медная бляха ударила по стеклу.
– Возьмите ремень! – крикнул Токарь.
Я взял.
– Положите на стол!
Я положил.
– Ефрейтор Петров, берите оружие и марш к старшине за документами!
– Автомат-то зачем?
– Выполняйте! А то – поменяетесь местами!
Тут я говорю:
– Поесть бы надо. Не имеете права голодом морить.
– Права свои вы знаете, – усмехнулся Токарь, – но и я свои знаю…
Когда мы вышли, я сказал Фиделю:
– Ладно, не расстраивайся. Не ты, значит – другой.
Затем мы позавтракали овсяной кашей. Сунули в карманы хлеб. Оделись потеплее и вышли на крыльцо.
Фидель достал из подсумка обойму, тут же, на ступеньках, зарядил автомат.
– Пошли, – говорю, – нечего время терять.
Мы направились к переезду. Там можно было сесть в попутный грузовик или лесовоз.
Позади оставался казарменный вылинявший флаг, унылые деревья над забором и мутное белое солнце.
Шлагбаум был опущен. Фидель курил. Я наблюдал, как мимо проносится состав. Мне удалось разглядеть голубые занавески, термос, лампу… Мужчину с папиросой… Я даже заметил, что он в пижаме.
Все это было тошно…
Рядом затормозил лесовоз. Фидель махнул рукой шоферу. Мы оказались в тесной кабине, где пахло бензином.
Фидель поставил автомат между колен. Мы закурили. Шофер повернулся ко мне и спрашивает:
– За
Я говорю:
– Критиковал начальство…
Около водокачки дорога свернула к поселку. Я вынул из кармана часы без ремешка, показал шоферу, говорю:
– Купи.
– А ходят?
– Еще как! На два часа точней кремлевских!
– Сколько?
– Пять колов.
– Пять?!
– Ну – семь.
Шофер остановил машину. Вынул деньги. Дал мне пять рублей. Потом спросил:
– Зачем тебе на гауптвахте деньги?
– Бедным помогать, – ответил я.
Шофер ухмыльнулся. Затем он еще долго разглядывал часы и прикладывал к уху.
– Тестю, – говорит, – преподнесу на именины, старому козлу…
Мы вышли из кабины. Темнеющая между сугробами лежневая дорога вела к поселку.
Он встретил нас гудением движка и скрипом полозьев. Обдал сквозняком пустынных улиц. Собак здесь попадалось больше, чем людей.
Путь наш лежал через Весляну. Мимо полуразвалившихся каменных ворот тарного цеха. Мимо изб, погребенных в снегу. Мимо столовой, из распахнутых дверей которой валил белый пар. Мимо гаража с автомашинами, развернутыми одинаково, как лошади в ночном. Мимо клуба с громкоговорителем над чердачным окошком. И потом вдоль забора с фанерными будками через каждые шестьдесят метров.
Дальше, за холмом, тянулись серые корпуса головного лагпункта. Там возвышалось двухэтажное кирпичное здание штаба, набитого офицерами, стуком пишущих машинок и бесчисленными армейскими реликвиями. Там, за металлической дверью, ждала нас хорошо оборудованная гауптвахта с цементным полом. Да еще – с голыми нарами без плинтусов.
Уже различимы были ворота с пятиконечной звездой…
– Мы тебя на поруки возьмем, – сказал Фидель, – увидишь.
– Ладно. На гауптвахте отсижу. А в трибунале, я подозреваю, очередь лет на двадцать…
Мы шли через ров по обледеневшим бревнам. Я сказал:
– Посмотри документы. Неужели там указано время?
– Нет, – сказал Фидель, – а что?
– Куда, – говорю, – нам спешить? Пойдем к торфушкам.
Подразумевались женщины с торфоразработок. Сезонницы, которые жили в бараке за поселком.
– Да ну их, – говорит Фидель.
– А что, возьмем бутылку, деньги есть.
Тут я заметил, что Фиделю это не по вкусу. Что он поглядывает на меня с тоской.
– Идем, – говорю, – с людьми побудем.
– А с пушкой что делать?
– Автомат под кровать.
Фидель идет, молчит. Я говорю:
– Идем. Покурим, выпьем. Бардаки я и сам не люблю.
Спокойно посидим в тепле, без крика.
А Фидель говорит:
– Слушай. Вон он – штаб, рядом. Пять минут через
болото. Пять минут, и в тепле.