Зороастр
Шрифт:
— В такие молодые годы, — продолжал неумолимый жрец, — вполне расцветшие розы скорее притягивают к себе молодых жучков, чем бутоны, и в данном случае — прибавил он более серьезным тоном — это превосходно! Мы поймали в сети племянника Осии и от тебя будет зависеть не выпускать его.
— Ты думаешь, — воскликнул воин, — что мы должны ограничить его свободу?
— Именно.
— Ты придаешь большую цену его дяде?
— Конечно! Но государство для меня дороже.
— Этот мальчик…
— Мы имеем в нем прекрасного заложника. Меч Осии был для нас очень полезен,
— Ты говоришь о еврее Мезу?
— Тогда Осия нанесет нам такие тяжелые раны, которые еще никогда не приходилось нам получать от наших врагов.
— Однако, я несколько раз слышал из твоих же уст, что он не способен изменить присяге.
— Я этого и не отрицаю; он даже доказал это сегодня на деле. Но для того, чтобы освободиться от данной клятвы, он сунул голову в пасть крокодила. Но если действительно сын Нуна настоящий лев, то в Мезу он найдет верного союзника. А это заклятый враг Египта, и при одной мысли о нем у меня поднимается вся желчь.
— До нас все еще доносятся крики несчастных матерей и отцов, потерявших своих первенцев и этого уже достаточно, чтобы ненавидеть Мезу.
— А наш фараон забывает о мести и посылает к нему Осию.
— Ведь это, кажется, с твоего согласия?
— Совершенно верно, — ответил жрец с насмешливой улыбкой, — мы ведь послали его, чтобы он построил мост. Ох, уж этот мост! Высохший мозг старика предлагает соорудить его, а фараон хватается за эту мысль, лишь бы только не плыть через пучину; он забыл о мести. Что ж, пусть Осия попробует! И если он вернется к нам с победою, то я пожелаю ему всякого благополучия; но раз только этот человек будет на нашем берегу, то мы, храбрые египтяне, постараемся сломать столбы под ногами вождей его народа.
— Конечно, только нашего военачальника мы также потеряем вместе с его единоплеменниками, если с ними случится то, чего они заслуживают.
— Пусть это так кажется тебе.
— Но ведь ты умнее меня.
— В данном случае ты заблуждаешься.
— Но что же мне делать?
— Как член военного совета, ты обязан выразить и свое мнение, а я считаю долгом указать тебе, куда поведет этот путь, по которому ты следовал за нами с завязанными глазами. Так слушай меня и соображай: когда в совете дойдет очередь до тебя… Верховный жрец Рун стар…
— И ты принял на себя половину его дел.
— Желал бы я, чтобы с него сняли и все дела! Не за себя я хлопочу, нет! Но я желаю благоденствия моей стране. У нас вкоренился обычай считать мудростью все, что исходит из уст старика и между членами совета найдется очень мало людей, которые бы с ним не соглашались; вот потому все и идет у нас кое-как, благодаря его неумелому управлению.
— Так ты желаешь знать мое мнение? — воскликнул Горнехт. — Я не задумаюсь отдать все, лишь бы низвергнуть…
Жрец закрыл ему рукою рот и посоветовал быть осторожнее, потом пододвинулся к нему и тихо сказал:
— Меня ждут во дворце, итак, выслушай меня еще: если Осии удастся дело примирения, то его народ вернется — виновные и невиновные.
— Мы должны пощадить их, но ведь Мезу также еврей, что мы ему сделаем?
— Подобные дела не обсуждаются на улице и нет ничего легче, как посеять вражду между двумя мужчинами, которым случится властвовать в одном и том же кругу действий. Я позабочусь о том, чтобы Осия одержал верх; тогда должен фараон, будет ли он называться Менефта или, — тут он еще понизил голос — или Синтах, все равно; фараон, говорю я, должен дать ему самую высокую должность и он этого заслуживает, потому что хорошо поймет, какую пользу мы желаем извлечь из его действий. Существует, Горнехт, такое блюдо, от которого никто не отказывается, раз он его попробовал.
— Блюдо?
— Я подразумеваю тут могущество, сильное могущество. Наместник целой области, начальник всех войск вместо Аарсу, он поостережется порвать с нами связь. Я знаю его. Если удастся уверить его, что Мезу был неправ перед ним, — а этот честолюбец наверно даст повод к неудовольствию Осии и мы убедим его, что по закону следует наказать волшебника и наиболее худших людей из его народа, то Осия допустит это и еще выскажет нам свое одобрение.
— А если дело примирения не удастся?
— Тогда все же Осия вернется обратно, так как он не изменит клятве. Но в том случае, если Мезу, которому все будет доверено, удержит силою нашего военачальника, то мальчик нам будет очень полезен. Осия любит племянника, еврейский народ вообще дорожит жизнью, а мальчик принадлежит к знатному роду. Фараон должен во всяком случае пригрозить Ефрему, а мы будем защищать его, тогда его дядя снова завяжет с нами сношения и присоединится к нам, разгневавшим фараона.
— Превосходно!
— А самое верное средство прийти к цели, — это заключить еще другой союз. — Прошу тебя только быть спокойным. — Твой товарищ по оружию, мой спаситель жизни, храбрейший человек во всем войске, который со временем достигнет самых высоких почестей, должен сделаться мужем твоей дочери. Казана любит его, я знаю это от моей домоправительницы.
Горнехт опять сдвинул брови; он видел, что ему нельзя противиться более назвать зятем человека, происхождение которого ему не нравится, хотя он лично и ценит его по достоинству. Все же начальник стрелков не мог удержаться, чтобы не произнести проклятия, хотя и очень тихим голосом. Однако ответ его звучал спокойнее и разумнее, чем этого ожидал жрец.
— Какой злой дух овладел Казаною, что она питает такое влечение к чужеземцу? Откуда она взяла эту волю? Но Осия даже и не сватался за нее! Ни ты, ни кто другой не могут заставить меня отдать мою дочь человеку, который, считаясь нашим другом, даже не выбрал времени зайти к мам в дом! Попридержать мальчика — другое дело; я беру это на себя.
Глубокое, чистое, украшенное мириадами звезд небо возвышалось над плоским ландшафтом восточной дельты и городом Суккотом, который египтяне называли местопребыванием бога Тума или Пифона.