Зорро. Рождение легенды

Альенде Исабель

— Превосходно! Жаль только, пахнет здесь отнюдь не гардениями. Надеюсь, в будущем здесь станут лучше убирать, — заметил Зорро и, пригрозив растерянным жандармам пистолетом, запер их в уборной.

Со вторым замком Зорро управился с помощью булавки, которую привык носить в голенище сапога, чтобы показывать фокусы. Молодой человек прошмыгнул в дверь и, стараясь не шуметь, стал спускаться по ступенькам. Лестница вела в подвал, где, по всей видимости, держали заключенных. Преодолев ступеньки, Зорро прижался к стене и огляделся. Жандарм, охранявший вход в подземелье, по-турецки сидел на полу, раскладывал при свете факела пасьянс на засаленных картах и, судя по всему, даже не собирался засыпать. Услышав звук шагов, часовой потянулся к своему мушкету, но возникший из темноты Зорро нанес ему сокрушительный удар в челюсть, от которого жандарм рухнул навзничь

и отпихнул ногой оружие. Душное помещение наполнял столь ужасающий смрад, что у юноши закружилась голова, но падать в обморок было некогда. Освещая себе путь факелом, Зорро обходил крошечные камеры, тесные, сырые, кишащие клопами и вшами клетушки, где в полной темноте томились заключенные. В каждой камере было по три-четыре человека; им приходилось все время стоять или сидеть по очереди. Узники походили на живые скелеты с безумными глазами. Казалось, что зловонный воздух колеблется от их тяжелого дыхания. Юноша звал Мануэля Эскаланте, и тот наконец откликнулся. Зорро поднял факел и увидел закованного в кандалы, страшно избитого человека с распухшим, окровавленным лицом, в котором с трудом угадывались знакомые черты.

— Если ты палач, добро пожаловать, — произнес узник, и молодой человек узнал его по горделивой осанке и звучному голосу.

— Я пришел освободить вас, маэстро, я Зорро.

— Отлично! Ключи висят за дверью. Кстати, вам стоит заняться часовым, а то он, кажется, приходит в себя, — спокойно произнес Мануэль Эскаланте.

Молодой человек взял связку ключей и отпер решетку. Трое узников, деливших камеру с доном Мануэлем, бросились к выходу, расталкивая друг друга и спотыкаясь, словно скот, подгоняемые страхом и мучительной надеждой. Зорро пригрозил им пистолетом.

— Не так быстро, господа, сначала помогите своим товарищам, — приказал он.

Вид огнестрельного оружия сумел пробудить в заключенных утраченное человеколюбие. Пока они боролись с ключами и замками, Диего запер часового в опустевшей камере, а Мануэль Эскаланте подобрал его мушкет. Освободив еле живых, измазанных запекшейся кровью, рвотой и нечистотами узников, учитель и ученик повели их к выходу. Удивительная процессия поднялась по ступенькам, прошла коридор, миновала пустую комнату, в которой Диего прятался на потолочной балке, и почти достигла оружейной, когда один из беглецов заметил группу солдат, спешивших на шум из подземелья. Они были начеку и держали наготове штыки. Выстрелив из пистолета, Зорро уложил одного из солдат, но мушкет Эскаланте оказался незаряженным.

Убедившись в этом, маэстро ухватил ружье за дуло и стал размахивать штыком, словно шпагой, не позволяя жандармам приблизиться. Зорро выхватил свой клинок и тоже бросился в атаку. Он сумел выиграть несколько мгновений, чтобы Эскаланте успел вооружиться саблей, отобранной у запертого в уборной солдата. Вблизи поединок куда страшнее, чем столкновение армий на поле боя. Диего с детских лет ежедневно занимался фехтованием, но драться всерьез ему раньше не приходилось. Единственная смертельная дуэль, в которой участвовал молодой человек, была на пистолетах и не показалась ему таким уж грязным делом. Теперь он понял, что в настоящей битве нет места благородству, а правила не стоят ни гроша. В бою есть один закон: победить любой ценой. Клинки не исполняли причудливый церемонный танец, как на уроке фехтования, а искали вражеской плоти. В драке не было никакого изящества, только яростные удары без всякой пощады. Кто сумел бы описать, что чувствует человек, когда его шпага вонзается в тело противника? Странная смесь возбуждения, отвращения и торжества лишила юношу чувства реальности и превратила его в дикого зверя. Крики боли и кровь на рубашках врагов заставили Диего еще раз оценить принятую в Обществе справедливости технику боя, безотказную не только в кругу маэстро, но и в слепой схватке лицом к лицу. Позже, когда к юноше вернулась способность здраво рассуждать, он мысленно поблагодарил Бернардо, изнурявшего его ежедневными тренировками, после которых оба валились с ног. Благодаря этим занятиям Диего приобрел блестящую реакцию и способность угадывать, что происходит у него за спиной. Он мог за долю секунды заметить движения нескольких противников, прикинуть расстояние, рассчитать скорость и направление каждого выпада, защититься и атаковать.

Маэстро Эскаланте в бою не уступал своему ученику, несмотря на возраст и жестокие побои, которые ему нанесли в застенках. Учитель не обладал легкостью и силой Зорро, но их отсутствие с лихвой компенсировали

опыт и хладнокровие. Юноша дрался отчаянно, обливаясь потом и задыхаясь, старик же орудовал клинком с не меньшей отвагой, но с куда большим изяществом. На то, чтобы оттеснить и обезоружить врагов, ушло всего несколько минут. Лишь когда картина битвы окончательно прояснилась, освобожденные узники осмелились приблизиться. Никто из них не решился помочь своим спасителям, однако они с большой охотой препроводили поверженных солдат в подвал, в котором недавно томились сами, и пинками загнали их в камеры. Зорро наконец пришел в себя и огляделся по сторонам. Лужи крови на полу, брызги крови на стенах, кровь из ран побежденных солдат, которых тащат в камеры, кровь на его клинке, всюду кровь.

— Пресвятая Богородица! — воскликнул потрясенный юноша.

— Идем же, сейчас не время для молитв, — поторопил его маэстро.

Беглецы беспрепятственно покинули казарму. Большинство бывших узников тут же растворилось во тьме ночного города. Одним удалось пересечь границу и скрыться на долгие годы, других снова схватили и отправили на эшафот, предварительно подвергнув пытке, чтобы узнать имя их освободителя. Но никто из заключенных не выдал храбреца в маске, потому что ничего о нем не знал. Они слышали только имя Зорро и видели букву Z на стене в оружейной.

С тех пор, как мнимые пьянчуги обезоружили часовых, до того, как Зорро освободил своего учителя, прошло всего сорок минут. Члены Общества справедливости, все еще одетые в жандармские мундиры, проводили маэстро в надежное убежище. На прощание Диего и Мануэль Эскаланте обнялись в первый и последний раз.

На рассвете, когда действие сонного зелья кончилось и обитатели казармы сумели разобраться что к чему и помочь раненым, бедняге лейтенанту пришлось доложить о происшествии начальству. В пользу офицера свидетельствовал лишь тот факт, что в ночной схватке не погиб ни один из его подчиненных. Лейтенант сообщил, что, насколько ему известно, в деле замешаны Эулалия де Кальис и Рафаэль Монкада, приславшие роковой бочонок, который отравил всю казарму.

Капитан, которого в сопровождении четырех жандармов отправили допросить подозреваемых, предстал перед ними с подобострастной улыбкой и целым потоком льстивых речей. Эулалия и Рафаэль обращались с ним как со слугой и требовали извинений за то, что их потревожили по столь нелепому поводу. Эулалия отправила капитана на конюшню, дабы он мог лично убедиться, что у одной из ее карет отломан герб, и, хотя такое доказательство было не слишком убедительным, жандарм не осмелился возражать. Рафаэль Монкада, одетый в форму офицера королевской гвардии, выглядел столь внушительно, что допрашивать его никто не посмел. У Монкады было алиби, но ничто не могло защитить его лучше, чем принадлежность к сливкам общества. Не прошло и получаса, как две влиятельные персоны были свободны от любых подозрений.

— Ваш лейтенант — жалкий кретин, который дал обвести себя вокруг пальца, его следует примерно наказать. Я должна знать, что означает буква Z на стене казармы и кто этот бандит, который использовал мое имя и имя моего племянника, чтобы творить свои беззакония. Вы меня поняли, господин офицер? — набросилась на капитана Эулалия.

— Пусть ваше сиятельство не сомневается: я и мои люди сделаем все, что в наших силах, для расследования этого прискорбного инцидента, — заверил жандарм, пятясь к выходу и непрестанно отвешивая глубокие поклоны.

В октябре Рафаэль Монкада решил, что, коль скоро терпение и дипломатия не подействовали на Хулиану, настало время использовать власть. Возможно, девушка и вправду заподозрила что-то насчет случая в проулке, но доказательств у нее не было, а цыгане — единственные, кто мог бы предоставить их, — покинули Барселону и ни за что не решились бы вернуться. По сведениям Монкады, финансы Томаса находились в плачевном состоянии. Времена изменились, и теперь семья де Ромеу была не в том положении, чтобы привередничать. У самого Монкады дела шли как нельзя лучше, он получал все, чего только мог пожелать, и не собирался отказываться от Хулианы. Ухаживая за Хулианой, Рафаэль не интересовался мнением Эулалии, считая себя достаточно взрослым, чтобы не подчиняться властной тетке. Монкада отправил сеньору де Ромеу свою карточку, но оказалось, что ни Томаса, ни девушек нет в городе. Никто не знал, куда они направились, и Монкаде пришлось задействовать все свои связи, чтобы выяснить это. По удивительному совпадению тетка в тот же вечер заявила, что собирается представить его дочери герцога Мединасели.