Зов бездны
Шрифт:
Но его журчание было слишком таинственно, оно воскрешало в памяти слишком многое. Поэтому, вместо того чтобы погрузиться в сон, мой разум лихорадочно работал, пытаясь восстановить карту сей гидрогеологической системы из конца в конец, от места исчезновения наземного потока среди пастбищ Кум-Уарц да до выхода его на поверхность у Подножия массива в гроте Гуэй ди Эр. Я припоминал ступени спуска в нижние этажи пропасти Раймонды, а мои товарищи продвигались по этим ходам все дальше и дальше. Но в то же время мои мысли занимала и пропасть Пьера, где теперь находились Жикель и скауты. Интересно, на каком они расстоянии от нас и на какой глубине?
Я уже сожалел, что не пошел со своей группой. Но если догонять тех, кто отправился вниз по течению ручья, уже поздно, не могу ли я пойти
Эта мысль меня воодушевила. Я вскочил, привел порядок снаряжение и решительным шагом направился к месту слияния потоков, до которого было совсем недалеко. Итак, я пошел на разведку один, решив внести свою лепту в исследование этой подземной системы.
Вспомнив свои прежние навыки исследователя одиночки, я приступил к методическому осмотру, что часто не удается, когда идет целая группа и вас отвлекают всякие происшествия и разговоры. Теперь же я мог целиком углубиться в наблюдения.
Я начал с того, что по очереди погрузил термометр в оба потока. Температура воды более слабого ручья, который начинался в верхних, пройденных нами галереях и лился тонким водопадом в большой колодец, была пять градусов. В другом — восемь градусов. Разумеется, я хотел найти причину столь заметного расхождения: по-видимому, оно объяснялось различным происхождением потоков. Более холодный рождался на большой высоте, где расположены ледники и снежны колодцы. Более теплый, несомненно является частью внешнего ручья Кум-Уарнэда вскоре после его исчезновения под землей; поэтому и температура его была еще близка к температуре воды на поверхности.
Первые же шаги в этом потоке подтвердили мои предположение: на каменистом дне я нашел его неподвижных обитателей. Это тритоны (Triturus marmoratus), те самые что обитают в ручье Кум-Уарнэда. Там, под солнцем, они резвятся вовсю, а здесь, пленники темноты, окоченевшие в холодной воде, они пассивны и неподвижны. Когда до них дотрагиваешься пальцами, тритоны почти не реагируют и едва перемещаются на несколько сантиметров. Попав под землю через расщелины и трещины в ложе ручья и не в силах выбраться наверх, они обречены на гибель в пещере, потому что приспособиться к подземной жизни, разумеется, не в состоянии. Немного дальше я заметил на маленьком песчаном пляже хрупкий, еще не развалившийся скелет одного такого тритона.
Мои термобиоспелеологические наблюдения не помешали мне отметить два других, более прозаических факта: вода становилась все глубже, а свод спускался все ниже. С неприятной перспективой набрать полные сапоги воды я еще мог примириться — это случается довольно часто, но понижение потолка обеспокоило меня по-настоящему. Согнув спину, я продвигался вперед, маленькими шажками в надежде, что свод станет выше. Увы! Наоборот, он неумолимо сближался с поверхностью воды, заставляя меня делать сложные гимнастические упражнения и вселяя невеселые мысли. Здесь не было эха и воздух оставался неподвижен: по-видимому, сифон был уже недалеко.
Еще одно усилие, вернее, погружение в воду до самых колен — спина коснулась каменного потолка, и все мои страхи подтвердились: впереди свод уходит в воду. Это сифон. Надеяться больше не на что. Я даже не пытался измерить его или проникнуть туда. Сегодня мне это не удастся. Ни сегодня, ни завтра. Погружение в сифон без скафандра — безнадежное дело, то же самое, что играть в орлянку на собственную жизнь. Я слишком долго занимался этими необычайно опасными исследованиями и теперь охладел к сифонам в прямом и переносном смысле слова. Итак, я отступал, сначала пятясь, потом, когда мне удалось повернуться, в нормальном положении. Так я дошел опять до слияния потоков. По дороге развлекался тем, что считал шаги, вернее шажки, для измерения расстояния между местом слияния и конечным сифоном. Вышло не более сорока метров. Мало, ничтожно мало; мой сегодняшний вклад в исследование системы Тромба оказался сущим пустяком. Тем не менее кое-что мне удалось установить. Отныне мы знали: вход в активную систему начинаете именно здесь, в этом злополучном сифоне. Было мало надежды, что когда-нибудь он будет преодолен и пройден: для этого пришлось бы ползти под
Между тем мое тайное и бесславное возвращение, оказывается, не ускользнуло от внимания товарищей наверху: с края колодца был замечен слабый свет моей лампы. Они настойчиво и громко окликали меня, желая узнать, что происходит внизу под ними. Я рассказал о своей короткой и бесплодной разведке и… снова погрузился в ожидание.
Ожидание — обычная участь любителей пропастей и пещер. Основная особенность таких ожиданий заключается в том, что они кажутся бесконечными.
Чаще всего под землей приходится ждать очень долго в опасных условиях, при низкой температуре, на нестерпимом сквозняке, к тому же промокшим и без продуктов. И вопреки всему, происходит какое-то чудо, хорошо известное посвященным, но еще необъяснимое: эти ожидания, которые могли бы довести до галлюцинаций, всегда кажутся намного короче, чем длятся на самом деле! Я не боюсь заявить об этом парадоксальном факте, так как, помимо моих личных наблюдений, он был уже много раз отмечен и подтвержден признаниями моих коллег. Могу сослаться на тех, кто пережил под землей немало драматических, порой ужасных часов: во тьме, в полном одиночестве, среди таинственного молчания время проходит быстрее, чем под куполом неба. Кто из спелеологов, спустившись в пропасть среди бела дня, не удивлялся, выйдя оттуда глубокой ночью, когда уже зажглись звезды, хотя он еще ожидал увидеть солнце?
Существуют два способа ждать, два способа проводить время в недрах земли. Оба эти способа были представлены и сейчас: два участника экспедиции, оставшиеся на больших камнях у края колодца в ожидании головной группы, вели себя совершенно по-разному.
Метод Поля Раво, коротко говоря, заключался в том, чтобы сидеть молча и неподвижно в течение долгих часов. Метод Жана Мишеля Буве был прямо противоположен: он бродил с места на место, возился со своей лампой, изобретал тысячи нужных и все время что-то громко распевал. Казалось, главное для него — это разбудить гулкое эхо огромного зала и не дать ему умолкнуть. Когда он не пел, он свистел, а когда он переставал свистеть, что бывало нечасто, значит он перетаскивал камни или был занят еще каким-нибудь совершенно неожиданным делом.
Он попытался даже затеять со мной разговор, подыскивая всевозможные темы, но этому помешали разделявшее нас расстояние, шум воды, а также скверная акустика пропасти, где многократно отраженный звук искажается до неузнаваемости. Что касается меня, то я целиком погрузился в увлекательное и долгое занятие: я пытался высушить над пламенем ацетиленовой лампы свои носки.
Не могу сказать точно, когда вернулась головная группа и уселась возле меня закусить, — под землей трудно определить продолжительность времени. Знаю одно: все они промокли насквозь и заметно устали. Но зато глаза их сияли: они принесли хорошую, превосходную новость, вдохнувшую в меня новые силы; ведь я опасался, что они тоже натолкнутся на сифон!
Слава богу, они не встретились с этим врагом «номер один» спелеологов. Наоборот, они долго шли по одной и той же расщелине, высокой и узкой, преодолели множество водопадов и остановились у того места, где ручей растекался, превращаясь в глубокий бассейн с гладкими вертикальными стенами. Они назвали этот бассейн гуром Эксинцев. [7] По их словам, озеро совсем не трудно переплыть на резиновой лодке. А за ним внизу слышался шум нового водопада. Это была очень важная деталь, так как она свидетельствовала, что озеро не заканчивается сифоном.
7
Гур — подземное озерцо, окаймленное известковым валиком или бордюром, продуктом осаждения из водного раствора — Прим. ред.