Зов Чернобога
Шрифт:
Хельги вошел в горницу и стал задумчиво прохаживаться вдоль лавок.
— Что-то случилось? — заглянула в дверь Сельма.
— Зайди, — подозвал жену князь, кивнул в сторону лавки: — Садись, слушай.
К вечеру уже весь Киев знал — княжеская дружина гуляет перед дальним походом. Воины оккупировали все корчмы, кое-где выкатили прямо на улицы бочки с брагой и пивом, позвали баянов-сказителей. Веселились…
В корчме дедки Зверина, у хозяйки Любимы, тоже пировали воины. В основном хорошие знакомые Вятши, впрочем — не только. Целый угол заняли недавно прибывшие варяжские купцы, корабли которых не драккары, а купленные в Ладоге торговые ладьи с плоским, удобным для преодоления волоков днищем — покачивались сейчас у причалов. Варяги привезли для продажи железо, оружие, пеньку. Добрый товар,
— Ничего, — утешал одного из купцов бледного вида варяг – дружинник. — Девок и здесь, в Киеве купить можно. Или, — он оглянулся и понизил голос, — украсть.
— Украсть, говоришь? — Купец — вислоусый, с бритым подбородком и длинным, как клюв ворона, носом, стрельнул по сторонам светлыми, близко посаженными глазками. За нос свой он и получил прозвище — Ворон. Так все его и звали — Гнорр Ворон.
Собеседник его, варяг из княжьей дружины, длинный, сутулый, с заплетенными в косы волосами, куцей рыжеватой бороденкой и угрюмым, словно бы скособоченным лицом, важно кивнул. Мол, не ослышался гость — именно украсть. Эх, уж больно рискованное по нынешним временам дело! Раньше-то — Гнорр хорошо помнил — можно было причалить, не говоря худого слева, подальше от Киева, где-нибудь в радимичских землях или у кривичей, заманить нехитрым товаром на корабль народец, да, не говоря худого слова, и похватать всех. Или просто наловить по берегам малых ребят да женщин, как не раз и делали. Но то другие времена были, теперь не так. Почти все племена признали власть князя, а он торжественно поклялся их защищать, и делал это, надо признать, неплохо. Поскольку сам бывший викинг — сын старого Сигурда из Халогаланда —– Хельги, или, как его здесь называли, Олег — прекрасно знал все хитрости своих соплеменников, и ни одно варяжское судно не могло миновать Ладогу, не пройдя тщательного контроля. Вот попробуй тут их и вывези, рабов-пленников. За такие дела и самого могут обратить в рабство волею Вещего князя. Нет, рискованное уж больно дело!
— Да какой тут риск-то? — усмехнулся дружинник. — Сейчас такая силища на север попрет, в Ладогу! Почти полсотни ладей! Так что вряд ли в Ладоге досмотр строгий будет.
— А ведь и в самом деле, — задумчиво прошептал Гнорр. — Тут уж можно воспользоваться суматохой.
— Дурак бы не воспользовался.
— Что ж, теперь бы как насчет девок, Стемид? — Купец хитро взглянул на собеседника.
Тот ухмыльнулся:
— А это смотря как заплатишь.
— Заплачу хорошо, не сомневайся, — засмеялся Ворон. — Лишь бы девки красивые были. И это… не белобрысые, таких и ближе, у англов да фризов, полно. Вот, хотя бы как эта. — Купец кивнул в сторону высокой стройной девушки, голубоглазой, с волнистыми каштановыми волосами, удерживаемыми узким кожаным ремешком. Девушка разносила деревянные кружки с брагой.
— Или вот эту, — Гнорр показал на смуглую черноокую красавицу с толстой иссиня-черной косой, раскладывающую по длинному столу свежие, только что выпеченные лепешки.
— Эту нельзя, — покачал головой Стемид. — Это хозяйка, Любима. А вот ту… та, похоже, у них не давно, служанка, рядовинка или рабыня. Видел ее на пристани да на рынке — видать, одна ходит… — Дружинник внезапно наклонился к купцу: — Сколько дашь?
Торговец назвал сумму.
— Пойдет, — согласно кивнул Стемид. — Не обещаю, конечно, но завтра посижу тут, послежу … вдруг и подгадаю удобный момент…
— Подгадай, — осклабился Гнорр Ворон и признался: — Уж больно хороша девка!
— Мне тоже понравилась, — хохотнул варяг.
— Чего это вон те двое на наших женщин пялятся? — сидя у круглой печи, недовольно пробормочи тал себе под нос Твор. — Ишь, выпялились, собаки… Ярил занят вечно, Вятша сейчас — тоже, к походу готовится, не пьянствует, как некоторые. Хорошо хоть я остался — не пошел в лес с Порубором да этим, Харинтием, вот и пригляжу за девчонками. За ними ж, особенно за сестрой, глаз да глаз нужен.
Мальчик горделиво расправил плечи. По всему выходило — он один тут остался защитник, не считая двух мужиков – вдачей, что
Ничего, в общем-то, не случилось с гуляками — поели, да пива-браги попили, да попели песни. К ночи и разошлись все.
Утром, киевским майским утром, солнышко так сверкало за Днепром, что глазам было больно. За оградой корчмы пересвистывались в кустах жимолости соловьи, где-то неподалеку, в иве, пела иволга, а в чистом ярко-голубом небе, высоко-высоко, широко расправив крылья, парил ястреб. Твор проснулся рано, натаскал к летней кухне дровишек, принес с ручья пару кадок воды, плеснул в миску Отогаю — пес добродушно заурчал, замахал хвостищем и, вылакав воду, умильно посмотрел на мальчика.
— А вот еды тебе ужо хозяйка даст, — засмеялся тот. — Уж не взыщи, Отогай. Чего чешешься — вши да блохи заели? Чего ж ты от дождя прятался? Вот бы и вымылся… Хотя…
Твор заметил, как открылась дверь стоящей на дворе отдельной избы и в ней показалась заспанная физиономия хозяйки, Любимы. Посмотрев на солнце, девушка улыбнулась.
— Ишь, денек-то какой сегодня. А соловушка-то поет! Эх, жаль, послушать некогда. Ты чего спозаранку поднялся, Творе?
— Хочу на реку сходить, пониже пристани. Искупнусь да пса, вон, выкупаю. А то извертелся совсем от блох.
— И то дело, — кивнула Любима и, услыхав плач проснувшегося младенца, поспешила обратно в избу, кормить малыша.
Получив, таким образом, разрешение, Твор спустил Отогая с цепи, привязал к ошейнику веревку и, намотав ее конец на руку, вышел за ворота усадьбы. Насвистывая, пошел по неширокой, пересекающей весь Копырев конец дороге, по обе стороны застроенной усадьбами купцов и разбогатевших ремесленников. За изгородями в ответ Отогаю лениво лаяли псы, пару раз пес попытался погнаться за кошками, однако те быстро вспрыгнули на деревья, а Твор прикрикнул на пса, чтоб не баловал. Пристыженный Отогай упал на брюхо и, заскулив, закрыл передними лапами уши.
— Ну, ладно тебе валяться-то, — усмехнулся отрок. — Пошли уж, а то и к обеду не доберемся.
Прибавив шагу и не выпуская из рук веревку, он пересек небольшой мостик через ручей и спустился с холма вниз. Справа высились укрепления Градца, слева шумел Подол, а впереди, за мощными деревянными стенами, синел Днепр.
У распахнутых ворот уже толпился народ — приехавшие из дальних селений смерды, пастухи с приведенными на продажу овцами, купцы в синих кафтанах, какие-то изможденные странники, волхвы. Кого только не было. Купцы препирались со стражей из-за размеров пошлины, ругались, клянясь всеми богами, волхвы, блеяли овцы, странники выли какую-то грустную песнь, и лишь смерды молча дожидались своей очереди. За право продажи прошлогодней соломы тоже нужно было платить.
Пройдя через ворота — стражник в блестящем шлеме лишь покосился в его сторону, но ничего не сказал, — Твор с Отогаем оказались у пристани,] полной купеческих и военных ладей. Останавливаться и смотреть на корабли не стали — спешили, а потому побежали вниз по течению, где еще Порубор, перед, самым уходом; в леса, показал Твору одно неплохое местечко, Тихое, с песочком, закрытое с берегов густыми зарослями ив и камышами. Оглядевшись по сторонам, отрок скинул одежку и вместе с Отогаем бросился в прохладную воду. Нырнул, поднимая брызги, вынырнув, фыркнул. Отогай весело лаял. Накупавшись и вымыв собаку, Твор направился к берегу. Уже выходя из воды оглянулся… и заметил вдруг в камышах какой-то длинный предмет… Рыбачью лодку! Большой такой челн, укрытый рогожкой, с узорчатой кормой и веслами… Ни в челне, ни рядом с ним никого не было. Оглянувшись, отрок заглянул под рогожу — на дне челнока что-то блеснуло. Твор протянул руку и вытащил обломок обычного височного кольца, коим любили украшать себя женщины. Только это было не такое кольцо, как у радимичей или вятичей, не с семью плоскими лепестками, а в виде ромбовидного щитка, вернее — отломившегося от него треугольника. Интересно, чье колечко? В Киеве тоже таких не носили. Подумав, Твор оставил обломок себе — все ж таки серебро, да и, похоже, ничье. И челн вроде ничей, да ведь может и хозяин найтись, мало ли, унесло бурей, а про обломок никто наверняка не вспомнит, не так и много в нем серебра-то. А вот Твору — в самый раз, отнесет златокузнецам на Торжище, те расплавят да сладит перстенек — сестрице Радославе в подарок. Отрок улыбнулся своим мыслям и, привязав к руке мокрого Отогая, быстро зашагал обратно.