Зов чести
Шрифт:
Шипение листовидных наконечников постепенно сливалось в сплошной поток. Ещё три теневых лучника подключились к усилившемуся обстрелу — они стреляли значительно медленнее, но куда как искуснее, предпочитая подлавливать меня на ошибках. Дедушка Хандзо продолжал усиливать натиск создаваемых им фантомов до тех пор, пока сразу четыре стрелы не достигли своей цели…
Противный, влажный и глухой, звук первого попадания достиг моего разогнанного восприятия раньше, чем ощущение боли обожгло нервы, растекаясь по телу из правого плеча. Отпуская покидающую меня слабость через ранение и отрекаясь
— Уже лучше. — сухо откомментировал мои успехи дед, появляясь рядом, дематериализуя стрелы мановением ладони и хмуря брови. — Долгий транс опасен для твоего сознания. Тренировка окончена.
— Время здесь течёт значительно медленнее. Надо использовать каждую возможность. — я попытался оспорить его решение, но нарвался на строгий и безапелляционный взгляд предка. — Брат, ну хоть ты ему скажи…
— Усмиряя потоки времени во внутреннем мире, ты только взваливаешь на свои плечи дополнительную нагрузку. Твой Дух — это Меч. Гибкий, но всё же имеющий запас прочности. Исчерпать его проще простого. — отрезал дед, не обращая внимания на мои протестующие жесты. — Брата не приплетай. Ему тоже несладко приходится.
А Леон медитировал. Но его медитация не имела ничего общего с расслабленностью и умиротворением. Он боролся с воспоминаниями: ускользающими и навязчивыми, смутными и неясными, кошмарными и необходимыми…
Наша память так и не стала общей на все сто процентов. И брат твердо намеревался восполнить наиболее важные пробелы, чтобы дать мне ещё один шанс в безнадежной схватке с судьбой. Это была его война, помочь в которой не мог никто. Нам оставалось только принять его выбор и молча наблюдать за страданиями его духа. Не существует более страшного и беспощадного врага, чем ты сам.
— Откуда в тебе столько пафоса, Кеншин?
— Ээээ… Что? — выразил я своё недоумение и развеял неудобный доспех, сменив его на домашний комплект из рубашки и брюк. — Ты вообще о чём?
— Между прочим, ты сейчас говорил вслух. Цитирую: "…не существует более страшного и беспощадного врага, чем ты сам!" — иронично улыбнулся дед. — Возникает ощущение, будто ты перечитал древних трактатов о просветлении.
— Между прочим, один из них написал ты. Как там было? — парировал я, наморщив лоб и выдал: — Когда дело доходит до схватки, избравшие путь воинов должны думать только об уничтожении врага, подавлять сострадания и все человеческие чувства. Убивать всех, кто окажется на пути, даже если это будет сам Будда. Эта истина является основой основ боевого искусства.
— Мне тоже нравится это изречение. — самурай мечтательно прикрыл глаза. — Направив меч на бога однажды, неизбежно хочется повторить и поведать об этом потомкам.
— Так это не легенда?
— Вот ещё! Не думал, что потомки столь недоверчиво отнесутся к моим деяниям!
— Знаешь ли… Легенды всегда приукрашивают! И зачем тебе понадобилось противостоять аватаре бога? — недоверчиво фыркнул я, ожидая услышать нечто пространное и глубокомысленное, в духе тех самых древних трактатов, но…
— Таков
Его ответ не мог быть подробнее и обстоятельнее. Он объяснял всё: оправдывая и обвиняя, приговаривая и утешая, обещая и умиротворяя.
— Иногда мне кажется, что мы и не живём вовсе. Всё, понимаешь, всё определяет Путь. Воин должен. Воин обязан. Воин… Мы не имеем выбора! — заговорил я после долгой паузы, глядя на брата. — Я не знал другой жизни, пока не прикоснулся к ней в чужой стране. Она прекрасна и удивительна. Не без нюансов, однако, это только придаёт ей дополнительные оттенки. И теперь меня одолевают сомнения. Не имея иной цели, не зная о других возможностях…
— Ты совершаешь свой выбор каждый день. В твоей воле всё изменить, отринув запреты и наставления. — отечески улыбнулся самурай, вставая рядом. — Догмы трактатов указывают направление поиска, определяют понятия Чести и Смысла, но не указывают дороги и уж тем более — конечной цели. Воин может быть самураем с таким же успехом, как и ронином.
— Но…
— Что в тебе изменилось, когда ты утратил Служение? — перебив мою попытку высказаться, дух предка взял меня за воротник рубашки и неожиданно встряхнул. — Что в тебе изменилось?! Ты стал трусом?! Ты перестал отличать добро от зла?!
— Нет. — спокойно ответил я, мягко отнимая его руки от своей одежды. — Это осталось прежним.
— Быть Воином — это и есть тот самый выбор. Осознанный выбор защищать тех, кто с этом нуждается. Помни об этом…
Ветер ласково трепал наши одежды и волосы, а солнечный свет уверенно пробивался сквозь затянутое облаками небо — обрести покой стало возможным не только в битве.
Осознание и облегчение на душе не могло отразиться только на мне — лицо брата тоже просветлело, складки на лбу разгладились, уголки рта чуть приподнялись, обозначая умиротворенную улыбку.
— Пора просыпаться… — шепнул дед. — Пора просыпаться…
***
— Пора просыпаться, Лео! Мы почти прибыли…
Голос, прорвавшийся сквозь пелену сна, не должен был прозвучать при подобных обстоятельствах — пусть и после долгого и неприятного разговора накануне отлёта, но мне всё же удалось убедить Алексея в том, что в этот раз приключений не будет и он остаётся. И это несоответствие с действительностью пробудило меня скорее, чем ведро холодной воды.
Рыжеволосый балагур радостно улыбался мне из соседнего пассажирского кресла, демонстрируя самую ослепительную и обаятельную улыбку из своего арсенала, чем вызвал острый приступ желания, как следует её проредить. Или просто-напросто придушить этого гадёныша!
Едва слышно застонав от отчаяния и закрыв глаза, я медленно досчитал до десяти и, открыв их, вновь убедился в присутствии безбилетника на борту частного самолёта, следовавшего наикратчайшим маршрутом в столицу Японской Островной Империи.
— Багажное отделение. В этой модели самолётов из него можно попасть в салон. Я специально узнавал. — скромно признался староста, не выдержав моего испепеляющего взгляда. — Одним чемоданом меньше, одним больше… Я так и думал, что никто ничего не заметит. А уж кому в голову может прийти кощунственная мысль о досмотре пожитков пассажира личного княжеского самолёта?