Зов издалека

Эдвардсон Оке

— В общем, да… в уголовном мире так и делают.

— Значит, надо отматывать цепочку в обратном направлении.

— Он должен был бы сразу сказать правду. — Рингмар потер переносицу. — Как, когда и от кого.

— Я тоже об этом думал.

— Если он всего лишь порученец… и ничего не знает и не ведает, почему бы ему не сказать правду сразу?

— Вот именно.

— Это может означать только одно: он знаком с тем, кто поручил ему платить по счетам. С этой женщиной… если это женщина.

— Может быть…

— И с деньгами не все ясно… получил ли он какие-то деньги?

—

Неизвестно.

— Все это и надо из него выжать.

Наконец объявили розыск. Велльман объяснил журналистам причину задержки и сделал это настолько профессионально и убедительно, что Винтер начал подумывать — может, он недооценивает Велльмана?

События последнего месяца опять оказались в центре внимания. Винтер читал подробности собственного следствия, изложенные языком газетной прозы. Читал и откладывал в сторону. Лучше всех был материал Бюлова — ничего удивительного. Винтер выполнил свою часть договоренности.

Он согласился провести пресс-конференцию завтра утром. Только завтра, не раньше.

В кабинете, кроме него, никого не было. Он позвонил на коммутатор и попросил переводить все звонки на Рингмара или Меллерстрёма — именно в такой очередности. Он зажмурился, надул щеки и несколько раз коротко и шумно выдохнул — пуф, пуф, пуф, пуф, — чтобы прочистить мозги. Положил перед собой пачку рисунков и опять зажмурился, стараясь отогнать посторонние мысли и привычные шаблоны. Он должен увидеть эти рисунки глазами ребенка. Никаких стереотипных выводов и оценок.

Бригада водолазов со специальным оборудованием обшарила дно озера. Еще раз обыскали лес в округе. Опять поговорили с жителями окрестных домов.

Фотографии, найденные в квартире Хелены Андерсен, напечатали в газетах и на плакатах. Просмотрели записи учета населения. Хелена Андерсен жила в квартире в Норра Бископсгорден три года, а до этого в Бакаплане, тоже в съемной квартире. Йенни родилась в Восточном госпитале. Отец неизвестен — так записано в метрике. Хелена сама занималась ребенком, никто ей не помогал.

Она обращалась в социальные службы. Вернее, наоборот — социальные службы обращались к ней. Проверяли, приходили домой. Сделали вывод, что она вполне справляется с воспитанием ребенка. Ни один социальный работник, а Винтер говорил с тремя, ничего не помнил.

Странно. Работы у нее не было, социальное пособие она не получала. Это удивительно. Никаких просроченных платежей. Каким-то образом она платила по счетам, не имея дохода. Сбережения? Вряд ли.

Он открыл глаза. Откуда-то она получала деньги на жизнь. В декларации Хелена указывала, что имеет небольшое состояние, но никаких счетов на ее имя не нашли. Ячейки в банке у нее тоже не было.

Винтер хотел подробнее узнать, как она жила до переезда в Хисинген. Он съездил на квартиру в Бакаплане, поговорил с молодой парой, которая теперь там жила. Те выглядели так, словно их застали на месте преступления.

И чем она занималась? Пока не объявился ни один работодатель, ни одна школа. Ни один из родителей детишек, которые, возможно, играли с Йенни. Действительно… такое одиночество даже представить трудно. Одинокая мама и одинокий ребенок.

В

справочнике Гетеборга нашлось сто сорок пять Андерсенов, но никто, по-видимому, в родстве с Хеленой не состоял. Во всяком случае, никаких звонков не было.

Телефон в квартире появился три месяца назад. До этого ее в списках абонентов не значилось.

Сейчас октябрь. Хелена поставила телефон десятого августа. Где-то она купила аппарат. Пока они не знали где. Двадцатидевятилетняя женщина покупает первый в своей жизни телефон… Почему? Отчего не поставила телефон раньше? Денег не хватало? Может, этот аппарат ей кто-то подарил?

Нет, скорее всего произошло некое событие, после которого она поняла, что ей нужен телефон, размышлял Винтер. У нее появилась необходимость быстро кого-то найти, если потребуется. Боялась чего-то? Понадобился ли ей телефон, потому что она боялась? Или по какой-то причине захотела, чтобы ее можно было разыскать в любое время?

Через семь дней после того, как абонемент вступил в силу, она была мертва. Они получили распечатку от телефонной компании. Успела позвонить только дважды… причем оба раза звонила в телефонные будки. Один звонок в будку на Вогместарплац, четырнадцатого августа в полседьмого вечера. Другой — в будку на автобусном терминале в Хедене. На следующий день, пятнадцатого августа, тоже вечером. Оба раза она звонила сама и говорила недолго — каждый разговор занял около двух с половиной минут. «Это очень мало», — подумал Винтер. Он набрал номер Рингмара и засек время: прошло две с половиной минуты, а они ничего не успели обсудить.

Так… входящие звонки. Ей звонили трижды. Два из них непосредственно предшествовали ее звонкам и были сделаны именно из тех самых телефонных будок. Кто-то сообщил о своем прибытии на условленное место и дождался ее звонка. Зачем?

Третий звонок был сделан из квартиры в Майорне. [19] Разговор продолжался ровно минуту. Звонила женщина по имени Май Сведберг. «Шестнадцатого августа? — спросила она. — Не помню… А я была в городе? Наверное, неправильно набрала номер. Да-да, что-то было… Трубку взял ребенок, а потом подошла женщина… Куда я звонила? По-моему, зубному врачу. Да, пожалуйста, вот его номер».

19

Майорна — район в Гетеборге.

Они проверили — номера Хелены Андерсен и стоматологической поликлиники отличались одной цифрой.

— Проверь ее, — на всякий случай сказал Винтер Меллерстрёму.

Стопка рисунков Йенни становилась все тоньше, и он продолжал с ними работать. Часть рисунков оказалось трудно истолковать, другие были более ясными и подробными. Наверное, это не зависит от возраста. Скорее, от настроения. Или усталости.

Мотив все время возвращался: машины и лодки, лица в окнах. Лес… или просто несколько деревьев, определить трудно. Дорога — чаще коричневая, иногда черная. Солнце и дождь… как правило, одновременно. На всех рисунках события вне дома. Дома ей, наверное, было скучно. Интерьеры ее не интересовали.