Зов лабиринта
Шрифт:
«Ну и дура! – обругала ее Ди-вторая. – Неужто так трудно понять: маски – не на лице, а за ним. Они крепятся изнутри. И дают гораздо больше, чем даже тебе нужно. Маски всесильны! Разве ты не хочешь стать сильной и свободной, чтобы не зависеть ни в чем от этого мелкого, порченого добродетелями и пороками мира, чужого для тебя?!»
Ди слушала свой вопящий внутренний голос и в ужасе соглашалась с ним. Ей нечего было возразить уверениям другой себя. Хотелось и силы, и свободы. Но откуда-то из закоулков сознания выглядывало смущающее соображение – достанет ли у нее силы стать сильной, и свободы, чтобы быть свободной? Ведь, кажется, это жуткая ответственность и все такое. Вдруг она не сможет справиться с полученным
«Не бойся. Это только закомплексованные неудачники думают, будто для управления силой нужна б ольшая сила, а свободными становятся только свободные. Этим они оправдываются перед собой. Когда ты примеришь маски, ты поймешь, что это не так. Истинные сила и свобода даются легко – иначе они поддельны. Труд не может быть платой за них». – «Какова же плата?» – «Ты узнаешь об этом, когда придет время. Впрочем, ты уже заплатила и можешь не думать об этом. Я позаботился о тебе, девочка моя».
Ди вздрогнула, в тот же миг осознав, что разговаривает не со своим внутренним голосом, а с тем самым тихим зовом, вкрадчивым, мягким, как кошачья походка в ночи, обволакивающим, как дождевой пар.
Напрягшись, она молча ждала продолжения.
«Да-да, милая девушка, здесь есть о чем задуматься. Столь прекрасный вид на город, на вечно живое море и столь печальное событие! Здешние служащие были просто шокированы случившимся и, конечно, не любят говорить об этом…»
На балконе соседнего номера, зябко кутаясь в плед, стоял дедушка. «О чем?» Ди отозвалась скорее машинально, чем из интереса. Слишком далеко она была сейчас от любезного сплетничанья скучающих постояльцев гостиницы. «О, так вы не знаете?! Вам, вероятно, не сказали… Кстати, позвольте представиться – Максимилиан Остапчук, юрист широкого профиля. Сейчас на пенсии». – «Остапчук? Вы не родственник следователя из прокуратуры Остапчука?» – «Увы, последнего своего родственника я похоронил десять лет назад и с тех пор одинок, как мышь в мышеловке… Н-да. Но, знаете, я их понимаю. Очень хорошо понимаю. Репутация заведения не должна страдать, тем более что милиция сработала на удивление быстро». – «Что-то я не возьму в толк, о чем вы. Репутация мышеловки?» – «О нет, репутация гостиницы. Ведь согласитесь, когда в номере убивают человека, да еще таким странным способом…»
Ди почудилось повторение пройденного. Она закрыла глаза и увидела перед собой следователя Остапчука, дымящего трубкой. «Что вы делали вчера вечером? Это вы убили вашего мужа? Вы уснастили его ученую голову компьютерным венцом?»
«…его нашли на полу с телевизором на голове. Черепно-мозговая. Сначала думали, что несчастный случай – молодой человек был пьян, – но потом милиция нашла убийцу. Он признался. Это случилось как раз в вашем номере. Год назад. Я даже запомнил число – 31 августа. Я, знаете, уже много лет подряд приезжаю в этот город к концу августа, у меня связано с этим местом и временем дорогое мне воспоминание…» Ди словно очутилась во сне: хочет убежать, но не может – ноги прилипли к земле, а сзади что-то приближается. Она не могла сбежать – бред уже настиг ее. Филиппа тоже убили 31 августа. Мелкие детали разнятся, но разве в них суть? Суть-то ведь в том, что такого быть вообще не могло. Не попадают два снаряда в одну точку. Деревянная халупа дважды не становится факелом. И маньяки не ходят парой.
Ди почти что желала опять лишиться памяти. Сейчас это было бы почти счастьем. Или хотя бы упасть в обморок – тоже хорошее средство спасения от неприятностей, миллион раз проверенное слабой половиной человечества. Ди не хотела быть слабой, но уж если миру вокруг угодно бредить, то пусть это происходит без ее участия.
Она не стала дослушивать ностальгирующего дедушку, ушла в номер, подхватила с постели книжки и залезла с ними в горячую ванну. Залегла на дно – предаваться пороку легкого чтения.
О плюшевом голосе, поселившемся у нее в голове, Ди почти забыла. Как и о том, о чем он не договорил…
«…На ступеньках недействующего храма стоял нечесаный проповедник в драной рубахе до колен. Дикий облик его совсем не вязался
И тут Ди увидела коридор. Он открылся внезапно, как и в прошлый раз. Плохо освещенный, теряющийся вдали. Может, обрывающийся тупиком, поворотом. Множащийся ответвлениями и развилками.
Как и в прошлый раз непонятно было, куда идти и с какой целью.
Но в любом случае идти было необходимо. Лабиринт не оставляет иных мнений на этот счет. Лучшего пинка под зад для начального ускорения, чем в лабиринте, вы не получите нигде и ни от кого.
ЭТОТ НОВЫЙ УДИВИТЕЛЬНЫЙ МИР
В любом лабиринте можно преследовать лишь две цели: во-первых, добраться до выхода, это очевидно, и во-вторых, найти центр лабиринта, или условный центр, определяемый наличием в нем какого-либо артефакта, живого или неживого. Все остальные цели являются иллюзиями в силу их производности от этих двух и несамостоятельности.
В любом случае, какая бы цель перед вами ни стояла, лабиринт придется пройти насквозь. От и до. Если бы это было не так, лабиринт представлял бы собой бессмысленное нагромождение пространственных объектов (ходов, тупиков, вилок, этажей и т. д.) и черную дыру потерянного времени. К счастью, с лабиринтами такого не случается – никто еще не называл их «бессмысленными» или, например, «чудовищными порождениями человеческой фантазии». Совсем наоборот: у каждой такой фантазии – своя, вполне конкретная и содержательная функция. Скажем, лабиринт в наиболее древнем его варианте служил сдерживающей силой для различных хтонических объектов, порождений матери-Земли или папы-Океана (каким был и знаменитый Минотавр, сын Посейдона). Позднее появились лабиринты для удовлетворения эстетической и интеллектуальной потребностей публики. А еще позднее лабиринты стали использоваться в качестве игрушек и в этой роли вновь вернулись к своему архетипическому инварианту – лабиринту, таящему внутри себя опасность хтонического типа. То есть монстров, которых нужно победить. При этом монстры могут быстро размножаться и иметь вполне человекообразные очертания. Но это сути не меняет – они предназначены для того, чтобы убивать, и этого достаточно.
Однако у лабиринтов всех типов есть общее свойство – их сверхзадача. Они существуют, чтобы впустить, но не выпустить. Как ни странно, именно это, а не что другое, придает им индивидуальность. Выполняя свою сверхзадачу, лабиринт приобретает черты личности – хитроумной, артистичной, умеющей очаровывать, иногда капризной, подчас коварной. (Все это, разумеется, в меру их возможностей – а они у каждого лабиринта свои). Бывают, например, лабиринты великодушные, бывают ленивые, но есть и злые, даже зловредные, или просто вредные. Существуют, правда, еще лабиринты никакие – равнодушные, бездарные, – но в эту категорию попадают только избытки поточного производства и откровенный брак.
Узнать характер лабиринта можно только хорошенько поплутав по нему. Определить одну из двух вышеуказанных целей, которая вам нужнее в данный момент (если она не задана заранее), – проще простого, здесь даже думать необязательно.
А вот вычислить цели, с которыми сам лабиринт затащил вас внутрь, – чего он хочет именно от вас, а не от любого другого, и что от вас требуется с его точки зрения– бывает весьма затруднительно. Сверхзадача сверхзадачей, но она слишком обширна, чтобы не требовать детализации. И здесь каждый хоть сколько-нибудь уважающий себя лабиринт проявит изворотливость, изобретательность и недюжинные знания человеческой психологии. Иными словами, какой результат вы получите на выходе из лабиринта (если, конечно, доберетесь до выхода), сказать заранее невозможно. Может быть, он щедро вас одарит, а может, напротив, вы слишком многое там потеряете. В любом случае это целиком будет зависеть от вас. Лабиринт лишь предоставит все необходимые условия.