Зов Орианы. Книга вторая. Арктический десант. [СИ]

Царицын Владимир

 Пару раз после этого, проходя по длинному коридору административного здания или по безлюдной аллее внутреннего сквера, Куратор чувствовал спиной чей-то пристальный взгляд. Он резко оборачивался, но позади не было ни души...

А может быть, это именно душа и была? Душа погибшего Магистра?.. Ведь начались эти странности практически сразу после того самого злополучного эксперимента, а раньше с Рябовым ничего подобного не происходило.

В приведения Иннокентий Иванович не верил, и вообще, суеверным человеком себя не считал, а потому пытался объяснить

свои ощущения, пользуясь логикой и пониманием сути физических процессов. И если с физическими процессами его ощущения плохо состыковывались, то логика дала вполне приемлемый ответ - он по неизвестной причине попал под наблюдение нулевой структуры. Чтобы обнаружить энергетические следы их представителей и тем самым удостовериться в своём дерзком предположении, Рябов напичкал помещения, в которых ему приходилось находиться по долгу службы, а также все комнаты собственного дома, включая кухню и санузлы, датчиками, анализаторами и прочей спецтехникой.

Однако подобные меры никакого результата не дали, так как всё так же неожиданно и закончилось - нулевики больше никак не проявлялись; датчики, установленные Иннокентием Ивановичем, ни разу не зафиксировали чужого присутствия. Ну что ж, подумал Рябов, стало быть, парни ошиблись в объекте, видать, такое не только с обычными людьми случается.

Доктор, предоставив своим коллегам возиться с пострадавшим, стоял у дверей медпункта и, задрав голову, смотрел в прореху в тёмном ночном небе, из которой выглядывали звёзды. Увидев подошедшего Рябова, спросил, зевнув:

– Ну что, уже известно, из-за чего этот пожар?

– Молния, - ответил Иннокентий Иванович.
– По рассказам очевидцев - шаровая.

– Странно, - фыркнул Доктор и достал сигареты.
– Будешь?

– Что странного в грозе?
– пожал плечами Рябов, беря сигарету.
– В это время года грозы в нашем районе довольно часты. И шаровые молнии - не редкость.

– Странно, что только один пострадавший.

– Пятница потому что, - озвучил Рябов версию Михаила Мызина, напарника Сергея Горшечкина.
– А что, действительно один?

– Других пока не приносили. Думаю, уже не принесут. Зря только из-за праздничного стола выдернули.

– А какой сегодня праздник?

– День психиатра.

– Разве? Помнится, ты говорил, что он когда-то осенью. В октябре, что ли...

– Хорошая у тебя память, Иннокентий, - похвалил Рябова Доктор и пояснил: - У меня каждая пятница - День психиатра.

– Принимаешь на грудь, Глебушка?
– потянул носом Рябов.

– Сугубо, чтобы не свихнуться, - отрезал Доктор.

Иннокентий Иванович воззрился на него с большим удивлением.

– Не ожидал от тебя таких слов.

– А ты разве не знаешь, что все психиатры немного того?
– усмехнулся Доктор.
– И чем дольше они работают в своей профессии, тем больше становятся похожими на своих пациентов. А в итоге даже быстрее их оказываются у врат счастья.

– И что же ты называешь вратами счастья?

Доктор не ответил. Щелчком отправив окурок в пахнущую горелым

черноту, повернулся и направился в медпункт, устало обронив на ходу:

– Домой, однако, поеду.

– Постой, Глеб, - окликнул его Рябов. Доктор обернулся.
– Что с Горшечкиным? Выживет?

– Значит, фамилия этого парня - Горшечкин? Смешная... Выживет, куда он денется.

– А говорить когда сможет?

– Легкие мы ему провентилировали, к аппарату подключили, раны, как могли и чем могли, залепили. Ожоги у этого Горшечкина, конечно, не хилые, причём не только внешние, но и верхних дыхательных путей... Но для тебя, дорогой Кеша - любой каприз и совершенно бесплатно. Желаешь допросить бедолагу? Хорошо, сейчас парням скажу, вколят чего-нибудь бодрящего...

Неожиданно, едва не окатив собеседников водой из лужи, по направлению к административному зданию промчался Млечинский 'Мерседес'.

– О, господин Магистр пожаловали, - криво усмехнулся Доктор.
– Да быстро как поспешает!.. Так что, сказать, чтобы Горшечкина твоего в чувство привели?

– Потом... позже. Не помрёт до утра?

– Не позволим.

– Ну что, надо к Млечину с докладом идти, - вздохнул Рябов.

– Кроме тебя некому?

– Магистр перед своей поездкой в Центр на подведение итогов операции 'Бомжи' официально назначил меня своим замом. Так что, выходит, некому.

– О! Поздравляю. А я и не знал о твоём повышении. Я ж из своей берлоги редко вылезаю, мне в командирском здании делать не фиг, потому и приказа на доске объявлений не видел. А сам ты мне не похвастался. Из скромности, разумеется?

– Да невелика честь...
– потупился Иннокентий Иванович.

– Ну, не скажи... Неплохая ступенька на пути в Магистры. Для Млечина наше отделение - не предел мечтаний, он в Центр рвётся, здесь не задержится... Ладно, пойду-ка я, куда и собирался. И ты иди... куда собирался.

– Глеб, - снова окликнул Доктора Рябов.
– А у Горшечника что-нибудь было...

– Кроме ожогов и копоти в лёгких?

– Флешка при нём была?

– Всё-то ты знаешь, Иннокентий Иванович...

– Ты посмотрел, что в ней?

– Поинтересовался, - утвердительно кивнул Доктор.

– Ну и?..

– Да ничего интересного. Фотки. Мужик с бабой какие-то. Пожилые. Судя по всему - родители. И деваха, подруга, наверное. Ничего так, симпатичная - брюнетка, четвёртый номер, не меньше, на правой щёчке - родинка.

– Сестра, - ответил Рябов, - двоюродная. Э-э-э, дай бог памяти... Шершень Елена Витальевна, в девичестве - Зарубина. Проживает в городе Осло.

– Тогда понятно, а то думаю: хороша больно для такого-то тюленя... А памятью тебя, Кеша, бог точно не обидел. Ты, небось, тут о каждом всю его подноготную знаешь? Небось, и мою родословную изучил?

В кармане Рябова зазвонил телефон.

– И не сомневайся, - серьёзно ответил он Доктору и, оторвав холодный взгляд от его бледного гладко выбритого лица, нажал кнопку соединения.
– Да, Станислав Александрович. Уже иду...