Зов Оз-моры
Шрифт:
Козловцы прошли по мосту через реку и обогнули частокол. Перед проезжими воротами конники спешились и стали ждать, держа под уздцы жеребцов.
У Дениса гудели ноги. Он только сейчас почувствовал, как сильно вымотался. Если был бы дан приказ идти дальше, он бы не смог. И это Денис – дюжий мужик, которому ещё не исполнилось тридцати! А ведь среди пеших ополченцев было немало людей пожилых, с болями в спине и коленях.
Наконец, ворота отворились. Навстречу Быкову вышли несколько стрельцов во главе с рыжим начальником. На
– Васька Поротая Ноздря. Пятидесятник, – представился он.
– Хм… – удивился Путила Борисович. – А где ж остальные бойцы?
– В Тонбов подкрепление ушло, – доложил стрелецкий начальник.
– Уже?
– Чтоб в крепость попасть до прихода татар. Как же ж иначе?
– А ты на кой тут остался? – поинтересовался Быков.
– Дк острожек защищать, – тонким вкрадчивым голосом ответил Поротая Ноздря.
– Какой прок от горстки стрельцов? Татары налетят – всех перебьют. Не налетят – тем паче, чего вам здесь прохлаждаться?
– Не пустовать же ж острожку, – глубокомысленно ответил Василий.
– Ох, хитрован! – усмехнулся стрелецкий голова. – Веди нас внутрь!
– Тесно ж там, Путила Борисович. С тобой вон сколько ратников!
– Может, и было б удобнее тут привал устроить. Прямо на лужку… но сам знаешь, степняки близко. Отколется отряд, придёт сюда, а на травке отдыхаем… Нет уж! Сподручнее в городке время избыть.
Внутри острожка было пусто: львиная доля стрельцов ушла в Тамбов. Лишь семь человек укрывались от дождя в караульной избе и теперь вышли на воздух. Они с опасливым любопытством посматривали на козловских служилых людей и ополченцев, которые столпились на площади рядом с храмом и срубом колодца, выкопанного на случай осады.
– Пейте! – распорядился Быков, указав на него.
Затем он повернулся к пятидесятнику, приобнял его, отвёл в сторонку и тихо спросил:
– Ну что, Василий Ильич? Что бают сторожевые казаки?
– Татары уже у гати, – ответил Поротая Ноздря. – У той, где царь велел крепость построить, да Боборыкин ослушался.
– Сколько от гати до Тонбова?
– Оттоль тринадцать вёрст. Отсель столько же.
– А сколько степняков у гати?
– Сторожевые докладают, не так много. Втрое меньше конников, чем было у Тихих плёсов. Может, и впятеро.
– Куда ж делись остальные? – удивился Быков.
– Кубыть, самоистребились.
– Может, ногаи Большой орды решили домой вернуться, под Астрахань удрать? – предположил Путила.
– Видать, так. Их же крымский хан у себя обманом поселил, а им домой хочется… но там их калмыки угомонят.
– Туда им и дорога! Кстати, в начале лета вам было велело щиты соорудить. Исполнили?
– Так точно.
– Крепко сбили или сгондобили кое-как?
– Как же ж можно, Путила Борисович? Как же ж можно? – мелким бисером залепетал Поротая Ноздря. – Собрали
– Много щитов сбили-то?
– Три дюжины. Вон телеги с ними.
Пятидесятник указал на навес, под которым стояли повозки со щитами гуляй-города.
– Итак… – задумался Путила. – Три дюжины щитов по две косых сажени. Итого шесть дюжин косых саженей. Верно? А какова стена Тонбова со стороны Московских ворот?
– Полтораста косых саженей. Или чуть больше.
– Вестимо, больше! – ухмыльнулся Быков. – Пятнадцать дюжин косых саженей её длина! А в щитах – всего шесть дюжин. Не гуляй-город у вас вышел, не тот размах. Назовём гуляй-деревней.
– Обижаешь, Путила Борисович! – надул губы Поротая Ноздря. – Старались же ж. Хоть бы гуляй-городком назвал.
– Пусть так, мне не жалко, – стрелецкий голова потрепал пятидесятника по плечу. – Оси хорошо промазаны?
– Ежели сумлеваешься, ещё промажем.
– Вот и промажьте!
– Дк людишек у меня маловато, а щиты попробуй поворочай! – сощурил глазки Поротая Ноздря.
– Ах, хитрован! Хочешь, чтобы я своим людям дал вашу работу? Они у меня устали, да и нет со мной крепких мужиков.
– Так уж и нету, Путила Борисович? – возразил пятидесятник, показав на Дениса. – Посмотри вон та того ломца. Он один может все щиты перебросать с телеги на телегу.
– Иди-ка сюда, Дениска! – крикнул Быков. – Прихвати Стеньку с Федькой да ещё пяток людишек. Тех, что покрепче.
Скоро восемь слобожан выстроились перед стрелецким головой.
– Есть хотите? – спросил их Быков и, не дожидаясь ответа, приказал. – Наколите-ка дров и наполните водой котлы!
– А как же ж щиты? – заволновался Поротая Ноздря.
– Ими твои стрельцы займутся. Их работа. Они здесь томились от безделья, вот пусть и поработают теперь. Мои же люди устали и есть хотят. Расположимся тут на вечер. Кулеш сварим. Выйдем в полночь.
– Как же ж так? Разве ж можно? – запричитал Поротая Ноздря. – Татары к Тонбову прискочат, осаждать начнут, а козловцы токмо ещё идти будут?
– Не твоего ума дело! – отрезал Быков. – Моим ратникам горячая ества нужна. Они устали и промокли, повторяю.
– В Тонбове бы и поели, и отдохнули, и обсушились… Ежели сейчас выйтить, успеем к Московским воротам раньше татар.
– У вас запасов, что ли, не осталось? Всё подожрали?
– Как же ж можно, Путила Борисович? Крупа имеется и рыба вяленая. Лук и репа, опять же ж.
– Так чего жмёшься? Будем юшку варить!
– А как же ж Тонбов?
– Ратники устали! – нервно повторил Быков. – Они пропёрли двадцать вёрст. Двадцать вёрст! Среди них полно стариков, юнцов да ополченцев. Таких бойцов мне Биркин подсунул. Хочешь, чтобы они ещё тринадцать вёрст прошли и замертво попадали? Кстати, к Тонбову пойдёшь со мной. И остатних стрельцов возьмёшь. Нечего вам тут яйца чесать.