Зов пахарей
Шрифт:
– Тогда взгляните вон на тот холм, о котором говорил полководец Махлуто, поклянитесь у мощей великого мученика Вардана Мамиконяна, что мы не будем первыми, кто покинет поле боя. И Шапиманд, вынув саблю из ножен, опустился на колено; мы все последовали его примеру.
Натиск наш был таким неожиданным, что враг, теснивший передние ряды столпившихся возле городских ворот беженцев, тут же обратился в бегство. Потом, правда, аскяры опомнились, выхватили сабли и повернули головы в нашу сторону.
И на берегу реки Тхмут, на Аварайрском поле, началась неслыханная битва и развязался
Неожиданно появившись на поле боя, бросился в схватку Сасунский полк во главе с Фетара Мануком. По призыву Сосе кинулись в бой крестьяне из толпы беженцев – Мосе Имо, талворикец Фадэ, брнашенец Цахик aмбарцум, брат Каро – Оган и множество крестьян с косами и вилами в руках, даже тот хутец, с доолом в руках. И алашкертец, хозяин буйвола, – он таки объявился, – и Марта, и жена Ахчна Ваана Лола, Ядигам, сама матушка Сосе и еще много, много других людей.
Солдаты из моего батальона и ребята из сотни Шаварша перенесли бой к знаменитой часовенке.
– Посмотри налево, Пилос, сотник Аро, осторожно, не оступись, дальше пропасть. Молодец, Чиро! Ах, как дерется парень! Так, так, так, ребята, а ты во второй раз промазал, Каро! Оган, прикрой лицо, обопрись о скалу, Ахо, так рука устанет! Беги, Чоло, беги на помощь Исро! А Пето где? Сильнее, сильнее, сильнее!
Так Шапинанд подбадривал ребят, перелетая со скалы на скалу, рубя направо-налево, то он бежал по ущелью Хоя вверх по течению реки, то на западном холме оказывался, то рядом с Чепечи Саргисом возникал, то спешил к Смбулу Аршаку.
И билось войско, бились воины – Франк-Мосо и Чиро, Аладин Мисак и Ахчна Ваан, Маленький Абро и Шаварш.
И Тер-Кадж Адам дрался. И Аджи Гево. И ерзнкиец Торгом. И Курава Шмо.
Тхмут снова покрылся трупами врагов. У нас, правда, тоже были большие потери. Мы потеряли нашего храброго сотника Шахка Аро, да и не только его.
Этот сабельный бой оставил печальные последствия – многие в этот день сошли с ума. Звон сшибающихся сабель, лошадиное ржанье, нечеловеческие крики – шум стоял до небес; люди не выдержали, вдруг стали рвать на себе одежду, хохотали, хватались за голову, бессмысленно носились по полю.
И вдруг обе стороны обратились в бегство: враг бежал на юг, а армяне устремились к Араксу.
Андраник понял, что враг торопится занять мост Джульфы и перерезать дорогу к Араксу, и, взяв несколько сотен, поскакал, чтобы прийти к мосту первым.
Я остался один с горсткой таронцев. Мой меч устал, мои пули кончились, и конь мой пал. И тут ко мне подлетел один из моих всадников. Увидел, что меня окружают, мигом слетел с седла, подвел ко мне своего коня и говорит:
– Возьми моего коня, спасайся. Если я погибну – одним человеком меньше станет, а если погибнешь ты – пропадет все войско.
Я посмотрел – это был мушец Чиро, мой земляк. Я отказался взять его кони. Чиро направил на меня ружье и говорит:
– Садись и догоняй Андраника, или я тебя убью.
– А ты?
– Не беда, давай догоняй полководца.
Я вскочил на коня Чиро.
Поле быстро опустело. Аварайр был усеян трупами
Не успел я отъехать на несколько шагов, вдруг вижу – три вооруженных аскяра окружают меня, но не стреляют, живым хотят взять. Совсем близко уже подъехали, один даже руку закинул, чтобы схватить моего коня за уздцы. Раздумывать было некогда. Я бросил ружье на землю, под ноги своему коню. Те трое, как я и предполагал, толкаясь бросились к ружью. И тут я выхватил свой меч…
Но что стало с Чиро? За красным холмом возле часовни залег какой-то парень в черной абе и отстреливался. Я посмотрел в бинокль: это был он, Чиро. Я еще несколько раз оглядывался и видел, как он героически отбивается – один против нескольких. Последнюю пулю он пустил себе в лоб. И упал, остался навсегда возле часовни Вардана.
В великой печали закрыл я глаза и хотел уже повернуть коня назад – вдруг до слуха моего долетела горестная песня. Это пел раненный насмерть Аладин Мисак.
Через несколько минут песня оборвалась. Не стало на свете Аладина Мисака.
В тростниках Тхмута кончилась песня Аладина, того чудесного певца, под чье пенье мужала моя юная гайдукская душа, душа моего поколения.
Отступление и мир Все наше поредевшее войско и толпа беженцев собрались у Джульфы. И снова шли бои. Начался сыпняк. Из Джульфы мы пришли в Азу. В Азе Андраник сказал мне:
– Иди занимай Нахичеваньскую гору. Не отступай, я скоро подоспею.
Я взял свое небольшое войско и пошел к Нахичеваньской горе. Заняв позицию, я ждал полководца. И вдруг вижу – со стороны Шахтахты идут на меня несколько беков с большим османским войском. Андраника все еще не было. Я увидел, что окружен, и отвел своих ребят на противоположную гору. Вскоре после моего отхода Андраник пришел на Нахичеваньскую гору. Узнал, что я отступил, обиделся на меня, вступил в бой, а к вечеру вынужден был оттянуть войско назад.
Пришли мы в Апракунис. Апракунис был окружен большим садом. Андраник разместил своих солдат в этом саду, а командиров повел в здешнюю церковь.
И здесь Шапинанд сказал: «Что это я мотаюсь по горам-долам, куда иду, привязав к хвосту своего коня столько народу? К англичанину, может?»
Этой же ночью Андраник написал письмо в Баку Степану Шаумяну, объявив Нахичеваньскую область частью Советской России и предложив считать его армию на службе у Советской власти.
Из Апракуниса мы пришли в Цхну, чтобы через Парадашт пройти в Бест. По дороге конь Андраника пропал.
Рассердился полководец на Аджи Гево. Долго искал он своего коня. Наконец нашел его, оседлал и поскакал из Парадашта в Бест. Это такое священное место в Иране, где каждый может отстаивать свои права. Здесь он на меня накричал, почему я отступил.
Утром мы встали, видим – нет Шапинанда. Он взял несколько десятков верблюдов и мулов и пошел по Каджаранской дороге. И я поднял свой полк и через перевал Капутджух, через его снега и цветы, спустился в Каджаран*.