Зов пахарей
Шрифт:
– Значит, одержавшие столько побед армянские воины обречены на голодное существование?
– Да.
– А если бы дать им паек наших солдат, что бы они тогда сделали?
Армянский полководец приветствовал англичанина и пригласил его зайти в палатку, где, конечно, не было ни стола, ни стульев, а только наспех расстеленные ковры и две-три подушки, чтобы сидеть по-турецки.
Английский полковник, явившийся на переговоры, был среднего роста, худой, с невыразительной внешностью. Шапинанд по сравнению с ним был роскошно одет и вид имел куда более представительный. Взгляд нашего полководца выражал строгость, но глаза, если вглядеться, были полны живости и приветливости. Гибон понимал, что перед ним стоит тот самый знаменитый
Гибон сказал, что приехал из Баку по поручению командующего общими союзными войсками Томсона.
– У меня письмо от него. Кроме того, официально заявляю вам, что союзники одержали победу, немцы и турки потерпели поражение. Объявлено перемирие, и потому я хочу попросить вас, чтобы и вы со своей стороны прекратила огонь и не двигались вперед ни на шаг. Томсон требует от армян остановиться там, где их застанет это письмо. Если же вы нарушите условия перемирия, это будет рассматриваться как враждебные действия по отношению к союзникам, что вызовет ответные действия. Андраник оборвал его:
– А как же наши собственные требования? Как с этим быть?
– Ваши требования должны быть рассмотрены за столом перемирия и разрешены мирным и честным путем, чего вы вполне заслуживаете своими бесконечными жертвами и преданностью делу.
Армянский полководец потянул за рукав своего переводчика:
– Скажи ему, что я не очень разбираюць в дипломатии и не очень во все это верю, но приму перемирие с условием, что каждый из нас сдержит слово.
Через некоторое время обе стороны объявили перемирие. Поверженный неприятель был доволен, победитель-армянин пребывал в печали. Потухли костры в Запохском ущелье, свернули палатку полководца.
В самом деле, что за странное перемирие, и почему его солдаты стоят, безнадежно понурившись? Андраник сжимает в руках письмо командующего союзными войсками, и в глазах его та же тревога, что и у солдат. Союзникам, чьей победе они так способствовали, суждено было еще раз обмануть надежды армянского народа.
Отправившись с полковником Гибоном в Горис, андраник на приеме у англичан поднял бокал за простых английских солдат, за их матерей, но, не сдержавшись, в конце официального тоста вскочил на ноги и, с вздувшимися на лбу жилами, с горящими глазами, бросил презрительно:
– Подите и скажите британцам, а также своим королю и королеве, что с сегодняшнего дня я умываю руки и не имею ничего общего с союзниками. Я продам всех своих коней на ереванском базаре и верну все, что получал от вас в помощь. Вы принесли мне приказ, чтобы я прекратил огонь и дожидался решений мирных переговоров. Но какие гарантии вы мне даете? В этой войне армяне доблестно сражались в Турции, на Кавказе, в Иране и в далекой Сирии, оказав немалую поддержку союзным войскам. Только российские армяне дали триста тысяч солдат. И уж если на то пошло, турецкая Армения была стерта с лица земли потому, что была вашим союзником. И сегодня, когда вы победили, вы разрешаете, чтобы растоптали древний христианский народ, а ведь это ваш малый союзник. Фактически вы продолжаете дело истребления армян, начатое османским правительством. Вы запретили нам драться за нашу страну и за наше существование, приговорив нас к позорной голодной смерти. Вы своими глазами видели, в каком состоянии были мои солдаты в ущелье Зап. С хладнокровием людоедов вы спокойно наблюдали, как безропотно гибнут от голода мои люди у стен Татэвского монастыря и в самом Горисе. До сих пор я терпеливо ждал, когда же наконец обратят взоры в нашу сторону, когда подумают о том,
И, поставив полный стакан на стол, Шапинанд, взволнованный, покинул гостиницу Гориса и, перейдя площадь, пошел к берегу реки. Шел он быстро, приговаривая сердито: «Чтоб вашу ложную гуманность, да ваше христианство, да вашу дипломатию…»
Под оголившимися прибрежными деревьями прикорнули семьи беженцев. Шапинанд увидел Мосе Имо с его княгиней-женой и дочкой. Рядом сидел хутец Цахик Амбарцум. С палкой за спиной, с лопатой в руках присел на камень поливальщик Фадэ.
Он посмотрел на них, молча кивнул и прошел мимо. Встал на высоком утесе, облокотился на камень и вспомнил другую свою речь, произнесенную в Пятигорске три года назад: «Чего ждут армяне от будущего? Очень многого. Только в будущем мне видится наша жизнь… Все надежды наши возложены сейчас на Россию. Армянский народ вверяет ей свою судьбу. У нас, армян, никогда не было стремлений, идущих вразрез интересам России. Горе тому армянину, который попытается закрыть перед нами двери России. Россия – наш единственный друг. Мы многого ждем впереди, а сейчас перед нами та же задача, что и перед всеми остальными, – расправиться с преступником, развязавшим нынешнюю войну. Только на останках немецкого империализма можно воздвигнуть устойчивый мир, который, как живая вода, поднимет из руин и Армению».
И вот пожалуйста – кто бы мог подумать: Германия разгромлена, но где Армения? Сасунец Фадэ до самого Гориса из Хтана дошел. Об этом разве мы мечтали?
– «Ло-ло-ло», – послышалось за спиной.
Увидев, что Шапинанд покинул застолье, Аджи Гево вышел за ним и незаметно пошел следом.
Андраник оглянулся, улыбнулся и подозвал его к себе:
– Скажи Родник Сосе, чтобы оставалась с беженцами в Горисе, пока дороги откроются. А войско двинется сейчас. Приведи в порядок обоз и отведи одного коня для полковника Гибона. Завтра выходим.
– Слушаюсь, полководец! – вытянулся Аджи Гево и, насвистывая «ло-ло», поспешил к обозу.
Дайте ему коня В 1919 году, в канун великого поста, Андраник оставил Горис и направился к ущелью Вайоц.
Сплошной снежный покров забил все горные переходы Зангезура. Дул резкий ветер, начинался буран. Караван состоял из семи человек. Все семь – из командного состава.
Впереди ехал сам Андраник, за ним бежал жеребец без всадника, следом – шесть офицеров. Они доехали до трех холмов, дальше дорога сворачивала налево. Большая часть войска уже стояла в Ангехакоте, возле Сисиана.
Когда переваливали самую высокую цепь Зангезура, началась пурга. Кони продвигались вперед вслепую, из-за снега ничего не было видно.
И тут все заметили, как кто-то незнакомый бежит, хочет догнать отряд. Он то отворачивался от ветра, то, закрыв лицо ладонями, пытался противостоять его натиску и с трудом переставлял ноги.
Кто-то из офицеров, ехавших впереди Аджи Гево, спросил:
– Кто этот несчастный?
– Полковник Гибон.
– А почему он не на коне?
– Андраник на него рассердился и забрал коня, вот он и идет на своих двоих.
– Но почему?
– Да все из-за красного знамени, того, что горисские женщины нам подарили. Англичанин не хотел, чтобы мы шли под этим знаменем. Он его еще в Запохском ущелье углядел, над палаткой. Не понравилось оно ему, видишь. Пашу можно понять, он еще со вчерашнего дня не может успокоиться. В гостинице так из себя вышел, я уж думал, сейчас вмажет, ударит союзничка по круглой сытой морде. Но обошлось, слава богу.
– И все же англичанин в летах уже, – возразил офицер, – Вы с пашой старые товарищи, Аджи, вы один из самых прославленных фидаи, вас он послушается. Скажите, чтобы вернул ему лошадь.