Зов снов: Лабиринты ума и сердца
Шрифт:
Древнейшее мастерство
Пока она ждала своей очереди, пришло не менее пяти человек. В обшарпанном полутемном коридоре в ряд стояли стулья, а за столом у двери сидела пожилая женщина. Стол был завален книгами, стопками бумаг и вязанием. Казалось, что большая часть этих предметов была здесь в эстетических целях, а также для того, чтобы скрыть старушку от множества ожидающих. Все они сидели тихо и явно скучали, за исключением тех, у кого в этом многослойном бетонном гробу работал Интернет. Тишину нарушало лишь мерное постукивание железных спиц при изготовлении очередного шарфа или свитера. Этот звук мог бы вызывать раздражение, но,
Когда клиент выходил, нового звали не сразу. Поскольку делать было нечего, Анна Петровна, как все называли ее в школе, решила засечь, сколько времени тратят на каждого клиента и как скоро вызывают следующего. Ничего определенного из этого не вышло. Крепкий старик лет шестидесяти вышел через двадцать минут, а девочка лет семнадцати, вошедшая через пять минут, просидела там целый час. Еще через полчаса пришла блондинка лет тридцати пяти, и ее впустили только через полчаса после того, как девочка ушла. Спустя три минуты после ухода блондинки, бабушка снова прервала свое вязание и голосом, слишком чистым и мелодичным для ее возраста, объявила:
– Следующий!
Конечно, ее голос уже не раз звучал подобным образом, но когда что-то говорят специально для тебя, всегда обращаешь больше внимания на детали. И вот Анна Петровна, сорокалетняя учительница начальных классов, направилась к тяжелой металлической двери, чтобы увидеть "нечто невероятное". Как говорила жена ее брата и по совместительству лучшая подруга:
– Она расскажет тебе то, что перевернет твою жизнь и сделает твою душу светлее! – Тоня сияла, загадочно улыбаясь. – Ты должна пойти и послушать.
И она пришла слушать. Потому что в наше время всем нужен свет в душе. Ведь уже много лет даже солнце светит на нее чем-то серым и безрадостным, не говоря уже о лампах накаливания или флуоресцентном свете. Поэтому поиски света привели ее в этот темный коридор, к этой черной двери, потертой, испачканной грязью и пылью. Как здесь может быть свет? Больше похоже на притон или секту. В любом случае взять у нее было нечего. Всё что у нее было с собой – это деньги за сеанс и они уже были у них. В остальном она жила от зарплаты до зарплаты. Готовая ко всему и вся, Анна Петровна вошла в дверь, трещины и пятна на которой она изучала последние пару часов.
Внутри тоже была полутьма, но атмосфера совершенно другая. Свет от ламп под абажурами и свечей в банках наполнял небольшую и немного захламленную комнату теплотой и таинственностью. Слева от входа стояла старомодная вешалка. Она была архаичной, с торчащими вверх рогами, на которые когда-то нанизывали шляпы каждый вечер.
Другие вещи здесь тоже были представителями ушедших эпох. В углу, например, стоял звездный глобус, а на стене висел плакат Боуи; книжные шкафы были завалены сборниками манги Slam Dunk, книгами Брэдбери и Стругацких, романами в мягкой обложке со страстными парочками на обложках, томиками Шекспира и Пушкина, Омар Хайяма и Цветаевой, восточными и китайскими сказками. Проигрыватель медленно ласкал бороздки на пластинке Фрэнка Синатры. И, казалось, в такт мелодии, снизу вверх в странных приспособлениях, расставленных по всей комнате, перекатывались неоновые жидкости. Они напомнили Анне Петровне лампы из фильмов семидесятых годов. Там на вечеринках среди разношерстной пьяной и одурманенной толпы всегда был самый отвязный участник, что сидел и смотрел, как яркие шарики желе перекатываются вверх и вниз в лава лампе.
В центре всего этого, окруженная сиянием семи свечей, сидела
Анна Петровна не нашла ничего лучшего, как повиноваться. Стараясь не задеть груды пластинок, книг и безделушек, она прошла на расчищенную площадку напротив дамы. Только сейчас поняв что она прошла в уличных туфлях прямо по красному узорчатому ковру, Анна Петровна сняла обувь и села в кресло.
Дама не отрывала глаз от сферы. Найдя чашку на ощупь, она сделала глоток. Наступила тишина. Даже Синатра закончил свою песню и замолчал. Гостья уставилась на даму. Провидица, как Анна Петровна окрестила её, смотрела в кусок стекла, и несколько минут, или мгновений, ничего не происходило. Затем тишина вдруг стала сгущаться, и послышался какой-то далекий рокот. Он доносился откуда-то снизу, из-под земли, наполняя комнату вибрацией, словно каждая частица реальности была больна и билась в ознобе. Раздался голос провидицы. Странным образом резонируя с гулом, он не терялся в нем, а звучал четко и ритмично.
– Твоя подруга рассказала мне о тебе, и сегодня я готова поведать тебе историю. Другие приходят дважды, но ты должна быть готова сейчас. Я начинаю.
После этих слов в комнате стало еще темнее, а по стенам поползли тени причудливых форм. Гудение стало более ритмичным и постепенно превратилось в мелодию флейты и струнных. В воздухе запахло пряностями, и провидица закурила сигарету, выдыхая густой сладковатый дым.
В одной деревне, к западу от Каира, жила добрая женщина. Ее муж умер, не оставив ей детей, и от скуки она проводила все свое свободное время, ухаживая за огромным сливовым деревом в своем саду. Дерево было редким сортом из далекой страны. Его купил и посадил муж женщины, сделав главным сокровищем в доме. Весной сливовое дерево расцветало чудесными светло-розовыми цветами, а в конце лета на нем созревали медовые плоды размером с кулак. Каждый день, закончив работу по дому, женщина садилась у окна и любовалась деревом в любую погоду.
Однажды, когда до сбора урожая оставалось несколько дней, добрая женщина, как обычно, наблюдала за садом из своего окна. Был уже поздний вечер. Она едва могла разглядеть дерево и собиралась лечь спать. Вдруг она услышала, как кто-то забирается по наружной стене в ее сад. Женщина хотела выбежать на улицу и позвать стражу, но увидела, что это всего лишь мальчик лет семи. Неловко спрыгнув с забора внутрь, он тут же подбежал к сливовому дереву и принялся яростно срывать плоды и запихивать их в рот. Вместе с сочными плодами грубо отрывались ветки и листья. Всего за пару минут дерево превратилось из драгоценности сада в полумертвое пугало.
Женщина смотрела на эту сцену, и сердце ее наполнялось слезами. Но она горевала не о своей драгоценной сливе. Ее потрясла жадность, с которой этот ребенок пожирал сливы. Даже некоторые косточки были проглочены. Так она и не сдвинулась с места, пока вор не исчез так же, как и появился.
Утром добрая женщина отправилась к знакомому охраннику и рассказала ему о случившимся вечером. Она попросила его найти мальчика и отдать его ей, а не наказывать. На следующий день преступник уже стоял у изуродованного сливового дерева и хмуро смотрел на женщину. Он был худ и грязен, а его одежда принадлежала кому-то постарше и покрупнее.