Зови меня своим именем
Шрифт:
Громкий голос превращался в бормотание, пока окончательно не стихал. Другой турист бросил новую монету.
E io, quando ‘il suo braccio a me distese,
ficcai li occhi -per lo cotto aspetto,
si che ’il viso abbrusciato non difese
la conoscenza sua al mio ‘ntelletto;
e chinando la mano a la sua faccia,
rispuosi: «Siete voi qui, ser Brunetto?»
Я
Когда рукой он взялся за кайму,
И темный образ явственно и живо
Себя открыл рассудку моему;
Склонясь к лицу, где пламень выжег пятна:
«Вы, сэр Брунетто?» — молвил я ему.55
Тот же презрительный взгляд. Тот же широко раскрытый рот в гримасе ужаса. Толпа рассеялась. Кажется, никто не узнал отрывок из пятнадцатой песни Ада, где Данте встречает своего бывшего учителя, Брунетто Латини. Двое американцев, порывшись в бумажниках, наконец бросили Данте град мелких монет. Сердитый, раздраженный взгляд:
Ma che ciarifrega, che ciarimporta,
se I’oste ar vino cia messo I’acqua:
e noi je dimo, e noi je famo,
«ciai messo I’acqua e nun te pagamo»
Что за проблема, нам наплевать,
Если хозяин любит вино водой разбавлять.
Мы заверим его, и мы ему скажем:
«Ты добавил воды, а мы не заплатим».
Оливер не мог взять в толк, почему все расхохотались над незадачливыми туристами. «Потому что он продекламировал римскую песню пьяниц, и, если ты ее знаешь, это не смешно».
Я сказал, что покажу краткий путь к книжному. Он не был против окольного пути. «Может, пройдем нормальными улицами, к чему торопиться?» — сказал он. «Мой путь лучше». Оливер, казалось, был взвинчен и настаивал на своем.
— Есть что-то, что я должен знать? — в конце концов, спросил я.
Это был тактичный способ позволить ему рассказать обо всем, что его беспокоит. Что его раздражало? Общение с его издателем? С кем-то другим? Мое присутствие, возможно? «Я могу прекрасно позаботиться о своем досуге, если ты решишь пойти один». Эта мысль неожиданно ударила меня: я был сыном профессора, преследующим его по пятам.
— Это все не из-за этого, ты — гусь лапчатый.
— Тогда в чем дело?
По пути он обвил рукой меня за талию:
— Не хочу, чтобы этой ночью между нами было что-то еще.
— И кто после этого гусь лапчатый?
Он посмотрел на меня долгим взглядом.
Мы решили срезать путь, пройти через Пьяцца ди Монте-Читорио на Корсо. Затем вверх через Бельсиана.
— Вот здесь все началось, — сказал я.
— Что?
— Оно.
— Поэтому ты хотел прийти именно сюда?
— С тобой.
Я уже рассказал ему ту историю. Молодой человек на велосипеде три года назад. Должно быть, помощник бакалейщика или мальчик на побегушках, ехал вниз по узкой улочке в своем фартуке и посмотрел прямо мне в глаза. И я посмотрел в ответ, без улыбки, только встревоженный взгляд, пока он проезжал мимо. А затем я сделал то, что, я надеялся, сделает другой в подобном случае. Я выждал несколько секунд и обернулся, и он обернулся в тот же самый момент. Я не происходил из семьи, где учат разговаривать с незнакомцами. Но он — определенно да. Он развернул велосипед и поднялся обратно, поравнявшись со мной. Несколько незначительных слов ради пустой болтовни. Ему это легко
— Я многим отказывал. Никогда никого не домогался.
— Ты меня домогался.
— Ты мне позволил.
Через Фраттину, через Боргогнону, через Кондотти, через Карроззи, Кроче, через Витторину. Неожиданно я полюбил их все. Добравшись до книжного, Оливер попросил меня пойти вперед: ему надо сделать быстрый телефонный звонок. Он мог бы позвонить из отеля, или ему нужно было уединение? Я пошел дальше, остановился в местном баре купить сигарет. Добравшись до большой стеклянной двери книжного магазина (вход украшали два глиняных бюста на постаментах, сделанных под старину), я неожиданно занервничал. Место было переполнено, через толстое стекло с дополнительным серебристым напылением можно было разглядеть множество взрослых людей, все они закусывали птифурами. Кто-то заметил меня за дверью и сделал приглашающий жест. Я качнул головой, изобразив, что поджидаю еще одного, прежде чем войти. Но владелец или его ассистент, не переступая порог как менеджер клуба, широко раскрыл и придержал дверь, практически приказывая мне пройти внутрь:
— Venga, su, venga!56 — рукава его рубашки были закатаны по локоть.
Чтения еще не начались, но книжный был уже полностью забит, все курили, громко переговаривались, листали новые книги, каждый держал небольшой пластиковый стаканчик с чем-то, напоминавшим шотландский виски. Даже на верхней галерее на перила облокотилось множество голых женских локтей и предплечий. Я сразу же узнал автора. Это был тот же самый мужчина, подписавший нам с Марсией экземпляры собрания стихов «Se l’amore». Он пожимал и пожимал чужие руки.
Когда он проходил мимо меня, я не мог не протянуть и не пожать ему руку, поблагодарить, рассказать, как люблю его стихи. Как я мог прочесть его книгу, если книга до сих не поступила в продажу? Кто-то услышал его вопрос — собирались ли меня вышвырнуть из книжного, как самозванца?
— Я купил сборник в книжном Б. несколько недель назад, и вы были так любезны, что согласились его подписать.
Он вспомнил тот вечер и добавил уже громче для окружающих, которые, между прочим, к тому моменту повернулись в нашу сторону:
— Un veto fan!57
— Может быть, не фанат… в таком возрасте вас скорее можно назвать поклонником, — в разговор вступила пожилая женщина с увеличенным зобом и в яркой одежде, что делало ее похожей на тукана.
— Какое стихотворение вам больше всего понравилось?
— Альфредо, ты ведешь себя как учитель на устном экзамене, — неожиданно заметила женщина лет тридцати.
— Мне просто интересно, что ему понравилось больше всего. Ведь нет никакого вреда в простом вопросе? — в его голосе послышалась хныкающие интонации.