Зовите меня Роксолана. Пленница Великолепного века
Шрифт:
– А почему ты такая расстроенная? – Толстая Гюлесен на высказывание Анастасии почему-то совсем не обиделась, может быть, потому, что считала свое тело совершенным. – Что, у тебя ничего не получилось?
– Дурное дело не хитрое, – отрезала Анастасия и почувствовала, что краснеет. Может, не надо врать, а?
В этот момент в комнату вошел один из евнухов – его имя Анастасия никак не могла запомнить и про себя называла его «неуловимый Джо». Он приблизился с поклонами и, согнувшись почти в три погибели, протянул Анастасии сверток.
Она
– Какое красивое! Девочки, все видели?! Наша Хюррем от султана подарок получила…
Сбежались «девочки»: кто-то откровенно завидовал, кто-то от души радовался – были и такие, которые радовались даже чужому счастью.
– Это любимый камень Сулеймана!
Кто произнес это вслух – она не поняла, но после этой фразы девушки оживились еще сильнее.
– Да, даже Михримах он в последний раз подарил браслет с рубинами.
– А рубины – любимые камни его отца, султана Селима!
– А все знают, что Сулейман отца недолюбливал!
– Вот Михримах тогда психовала! Делала вид, что радуется, а сама служанку ущипнула!
– Да, как будто та ее за волосы дернула, когда расчесывала!
– А на самом деле – ничего подобного! Все знали, что это из-за браслета!
– Смотрите, а ведь это не одежда! Ожерелье было завернуто в шаль!
– Интересно, что это означает?
Анастасия уже давно сидела на своей кровати, зажимая руками уши, а девушки все продолжали обсуждение.
Но одна фраза, несмотря на то, что она старалась не слушать и не слышать, до ее ушей все же долетела.
– Изумруд укрепляет целомудрие. А ведь все знают, что султан скоро едет на войну…
Концовка фразы утонула в хохоте – здесь, в гареме, «для укрепления целомудрия» имелось куда более действенное средство, чем драгоценные камни: угроза быть зашитой в мешок вместе с камнями и выброшенной в Босфор.
Но об этом Анастасия даже не подумала. В уши билось одно и то же слово: «война». А вернется ли с войны он, тот самый, подаривший это ожерелье и так жизнерадостно хохотавший сегодня над ее попытками огрызаться? Человек с совершенно чуждым ей менталитетом, человек, с которым ее на самом-то деле разделяет пропасть. Человек с веселым смехом и грустными глазами.
Глава 9
Тянулись один за другим долгие дни. За ее спиной перешептывались – она не слышала и не видела. Воспользовалась «прощальным подарком» султана – правом посещать библиотеку, и была удивлена. До сих пор почему-то думала, что ничего, кроме Корана и его многочисленных толкований, тут не встретит.
Изучала турецкий и персидский; Сулейман, по слухам, хорошо знал арабский, сербский, но, как говорится, «нельзя объять необъятное».
Кто-то из девушек хвалился тем, что отправил Сулейману письмо. Одна заплатила
За другую написал письмо один из евнухнов. Чем расплатилась она – об этом ходили разные сплетни, одна нелепее другой. На его месте Анастасия бы рассердилась, а этот – ходил улыбчивый, довольный. Может, ему хватало этого суррогата счастья, сплетен о том, что он еще способен хоть каким-то образом испытать плотское удовольствие. Впрочем, может, и способен был, этот вопрос Анастасию как-то не интересовал.
Сплетни ей приносила Гюлесен. Сама писем Сулейману не писала – ей после порки не полагалось, зато она всегда знала, кто именно отправил письмо и что в нем было написано.
И каждый раз, рассказывая очередную сплетню, венецианка интересовалась:
– А почему ты не напишешь письма? Хочешь, я договорюсь вместо тебя.
И каждый раз Анастасия отвечала одно и то же:
– Когда сама смогу написать, тогда и напишу. Откуда ты знаешь, насколько слова девушек переврали те, кто писал письма?
Принеся очередную сплетню (в которой рассказывалось, что у того самого евнуха, который писал письма девушкам, отрос член, поэтому он и искал постельных утех, а теперь об этом прознал кизляр-агаси и евнуху снова будут все «отрезать под корень»), Гюлесен снова сказала:
– Могла бы и ты написать. Шаль бы отдала килерджи-уста – так она тебе не одно, пять писем написала бы!
– Не могу, шаль – это подарок султана.
– Султан вернется, и если выберет тебя снова – у тебя опять будет целая куча подарков! А вот не напишешь письма – султан о тебе и не вспомнит.
Настроение у Анастасии было не ахти – и низ живота болел (по вполне физиологическим причинам), и злилась на себя за то, что сегодня ночью опять видела во сне Сулеймана, и в этом сне он вел себя куда смелее, чем тогда, во время их единственной встречи, и, главное, ей во сне эта его смелость нравилась. Поэтому глупые причитания Гюлесен вывели ее из себя достаточно основательно. Она отрезала:
– Султан обо мне не забудет, можешь не сомневаться.
Гюлесен притихла.
А Анастасия, довольная, что ее перестали «доставать», еще не знала, что совсем скоро ей придется пожалеть об этих словах.
Неожиданно заболел маленький Ахмед. Быстро бегал, выпил холодной воды, слег – и через три дня потух словно свечка, задутая безжалостным ветром. Анастасии было очень жаль малыша, хотя близко она с ним и не общалась. Еще больше было жаль мать ребенка. Когда она сказала об этом в разговоре, услышала потом за спиной: