Зоя

Стил Даниэла

Зоя извинилась перед матерью Сашиной подруги; они спустились вниз и поехали домой.

— Если ты еще хоть раз посмеешь причинить беспокойство своей матери, — сказал ей Саймон, когда они вошли в квартиру, — я буду бить тебя до смерти, понятно? — Саймон был вне себя, Зоя же улыбнулась. Она-то знала, что он никогда не ударит человека, тем более ребенка. В этот момент он был так зол, что лицо у него побелело. И вдруг она испугалась, как бы у него не было разрыва сердца, как у Клейтона.

— Иди к себе, Саша, — сухо сказала она, и девочка молча повиновалась, потрясенная тем, как с ней обращались.

— Вам следовало это сделать давным-давно, — сказал,

войдя, Николай. — Другого языка она не понимает. Только один: изо всех сил по заднице. — Он озорно засмеялся, и Саймон, немного придя в себя, сказал:

— Я с удовольствием предоставляю это тебе, в любое время, когда захочется.

Николай, повернувшись к матери с улыбкой, которая так часто напоминала ей ее брата, сказал:

— Я хочу, чтобы вы знали: по-моему, прекрасно, что у вас будет ребенок.

— Спасибо, милый. — Зоя подошла к нему и, обняв своего стройного красивого сына, застенчиво поглядела на него. — А тебя не смущает, что твоя старенькая мама собирается родить ребенка?

— Возможно, это и смущало бы меня, если бы у меня была старая мама. — Он улыбнулся ей, а в следующее мгновение встретился глазами с Саймоном и увидел в его глазах любовь. Он подошел к нему и обнял его тоже. — Поздравляю, папа, — спокойно сказал Николай и поцеловал его, и на глаза Саймона навернулись слезы. Впервые Николай назвал его папой. Началась новая жизнь для всех — не только для Саймона и Зои.

Глава 43

В апреле 1939 года во Флашинг-Медоуз открылась Всемирная выставка, и Зое очень хотелось туда поехать, но Саймон был против. На ярмарке было очень много народа, а Зоя была уже на четвертом месяце беременности. Она по-прежнему целыми днями работала в магазине, хотя и вела себя осмотрительно. Вместо нее Саймон взял на Всемирную выставку детей, и они оба были в восторге. Даже Саша вела себя прилично, как, впрочем, почти все время с тех пор, как Саймон взорвался. Но с Зоей она часто бывала груба.

В июне начались первые трансатлантические полеты на самолетах компании «Пан-Ам», и Николаю очень хотелось слетать в Европу на «Дикси Клиппере» — высокоскоростном самолете для трансатлантических перелетов, но Саймон ему не разрешил. Он считал, что это слишком опасно, а кроме того, в Европе творилось что-то непонятное. Они снова весной отправились во Францию на «Нормандии», чтобы закупить одежду для универмага и ткани для пошива пальто на фабриках Саймона. Повсюду чувствовалась напряженность, намного явственней, чем раньше, проступал антисемитизм. Теперь было ясно, что войны не миновать, поэтому вместо Европы Саймон предложил Николаю в связи с окончанием школы поехать в Калифорнию, от которой Николай остался в восторге. Он летал в Сан-Франциско и обратно на самолете, а по возвращении был поражен, как располнела его мать. В августе она перестала ходить в магазин и держала с ним связь по телефону. Она не знала, чем занять себя без работы. Саймон покупал ей конфеты, книги и журналы, которые она читала запоем, но к концу августа Зоя могла думать только о детской, в которую она переделала комнату для гостей рядом с библиотекой, и каждый день муж находил ее там, перебирающей крошечные детские вещи. Она ни минуты не сидела без дела — даже переставила мебель в их спальне.

— Ты увлекаешься, Зоя, — подтрунивал он. — Я боюсь вечером приходить домой, ибо могу сесть в кресло, которого уже нет на месте.

Зоя покраснела.

— Я не знаю, что со мной происходит. У меня постоянная потребность приводить дом

в порядок.

Она переставила мебель и в комнате Саши, которая уехала в лагерь для молодых девушек в Адирондаке.

Саймон вздохнул с облегчением: хоть какое-то время не надо будет за нее волноваться. В лагере как будто бы все было в порядке; она только один раз сбежала от воспитателей и отправилась на танцы со своими друзьями в ближайшую деревню. Ее нашли там танцующей конгу и увезли обратно, но, к счастью, домой не отправили. Саймону хотелось, чтобы Зоя перед родами расслабилась и отдохнула.

В конце августа Германия и Россия удивили мир, подписав пакт о ненападении. Но Зою международные события не волновали — она была слишком занята звонками в универмаг и перестановкой мебели в квартире. Первого сентября Саймон, вернувшись с работы, предложил ей пойти в кино. Саша должна была вернуться на следующий день, а Николай через несколько дней уезжал в Принстон; в тот день он демонстрировал друзьям новую машину — двухместный «Форд», который ему подарил Саймон, чтобы ездить в университет. Машина только что сошла с конвейера в Детройте и была оснащена по последнему слову техники.

— Ты его слишком балуешь, — сказала, улыбнувшись, Зоя; она была благодарна мужу за все, что тот для них делал.

Он заметил, что она выглядит хуже, чем утром.

— С тобой все в порядке, милая?

— Все хорошо, — ответила Зоя, но в кино, сославшись на усталость, идти отказалась. Они легли спать в десять часов вечера, но через час он почувствовал, что она ворочается, а затем услышал приглушенный стон и включил свет. Зоя лежала рядом с закрытыми глазами, держась за живот.

— Зоя? — Саймон не знал, что делать, он вскочил с кровати и забегал по комнате в поисках одежды; он так волновался, что не мог вспомнить, куда ее положил. — Не двигайся. Я позвоню доктору. — Он даже не мог сообразить, где стоит телефон, — Думаю, это просто расстройство желудка.

Но в следующие два часа ей стало хуже, а в три часа ночи он попросил швейцара поймать такси, помог Зое одеться и усадил ее в машину, уже ждавшую их внизу. К тому времени она с трудом говорила, ей было трудно идти, и его охватил ужас. Теперь он перестал беспокоиться за ребенка, хотелось только, чтобы с ней все было в порядке. Саймон чувствовал, что сходит с ума, когда в больнице ее увезли на каталке; до самого утра он нервно шагал по холлу. Он вздрогнул, когда часом позже медсестра коснулась его плеча.

— С ней все в порядке?

— Да, — сестра улыбнулась, — у вас родился чудный малыш, мистер Хирш.

Он тупо уставился на нее, а потом, когда она ушла, заплакал. А еще через полчаса ему разрешили увидеть Зою. Она спокойно спала, держа ребенка на руках; он вошел в палату на цыпочках и в изумлении остановился, в первый раз увидев своего сына. У него были такие же густые черные волосы, как у отца, своей крошечной ручкой он обхватил палец матери.

— Зоя, — прошептал Саймон, стоя в большой, залитой солнцем больничной палате, — он такой красивый.

Зоя открыла глаза и улыбнулась. Роды были трудными, ребенок родился большой, но теперь это уже не имело значения: все кончилось хорошо.

— Он похож на тебя, — сказала Зоя охрипшим от наркоза голосом.

— Бедный малыш. — Его глаза снова наполнились слезами, и он наклонился поцеловать жену. Это был самый счастливый день в его жизни; была счастлива и Зоя, она нежно поглаживала шелковистые, черные как смоль волосики.

— Как мы его назовем?

— Может, Мэтью? — прошептала она.