Зрячий
Шрифт:
Вот так, всё во множественном числе, объединяющее…
От нее шел дивный запах каких-то дорогих духов, очень женский, и я впервые подумал, что, может быть, Ева Мария не такая уж гордячка. И совсем не стерва, а просто стремится завоевать положение, достойное себя. И если я смогу ей помочь, то обязательно помогу. А попутно, может быть, спасу мир. Благо, не я первый и, наверное, – не последний.
Все произошло так, как обещала госпожа эксперт. Врач настоятельно рекомендовал остаться еще в течение нескольких дней (вам просто необходим покой!), попенял мне за мою нетерпеливость, но потом отпустил
Несколько часов я составлял схему возможных направлений поиска и план действий. Окончательно утомившись, решил, что пора сходить на веранду – испить кофею с булочкой, пообщаться с коллегами, если таковые там найдутся.
Близился вечер, всё было как вчера. Тогда я вышел из директорского кабинета и направился на встречу с Коргом, закончившуюся столь трагически. Точно так же лучи заходящего солнца окрашивали ступени лестницы резкими багровыми мазками и сгущался по углам таинственный сумрак. И отражались на перилах, отполированных тысячами ладоней, загадочные алые блики.
Так же пружинил мягкий ковер под ногами и из приемной доносились негромкие голоса. На какой-то миг мне показалось, что ничего не было – операционной, злосчастной процедуры, Корга и задания директора.
Увы, всё это было.
На третьем этаже сидят два человека, ожидающих от меня быстрых результатов, и по крайней мере одному из них я хочу доставить эту радость.
Где-то ходит другой человек, задумавший превратить наш мир в театр, где он будет главным кукловодом.
Умер оператор, и этого не изменить, но очень хочется верить, что не по моей вине. Только кто может знать это наверняка? И если всё-таки я повинен в смерти Корга – хоть краешком! даже по неведению! – то я в неоплатном долгу. И отдать этот долг можно, только преградив путь преступнику. Тому, кто метит в кукловоды.
Наконец, я сам не желаю быть куклой. Если сегодня ничего не предпринять, не остановить злоумышленника – а в его злом умысле сомневаться не приходится, – то завтра все мы можем превратиться в покорных бессловесных рабов. А я – не раб!
Мысли эти крутились в голове безостановочно, и с каждым шагом решимость моя продолжать поиск крепла. Я шел будто не на веранду – выпить чаю, – а в бой! Будто там мог ждать меня противник. После вчерашних событий, после смерти моего товарища – такого же, как я, оператора, сироты и честного человека – я чувствовал, что неизвестный маньяк становится моим личным врагом.
На веранду я не вошел, а ворвался, полный боевого задора. Но противника там не оказалось – за столом в полном одиночестве восседал Стацки. Перед ним в крошечной чашечке кофе – давно остывший, в углу рта зажат неизменный окурок сигары – давно погасший. Может быть, чашечка наполнена совсем не кофе, а содержимым знаменитой серебряной фляжки Стефана.
Он уставился на меня из-под отяжелевших век, в глазах плавали шальные огоньки. Губы кривила пьяная усмешка. Таким я Стацки видел впервые. Он мог позволить себе чуть-чуть коньяку, но оставался всегда в рамках приличий.
– Наше вам с кисточкой, Зрячий, – ухмыльнулся ветеран. – Как продвигается расследование преступлений против Агентства?
– Здравствуйте, Стефан, – выдохнул я вместе
Он полностью в курсе событий? Как же насчет секретов, нежелательного подключения тайников и прочей конспирации? Допустим, Стацки пытались привлечь к вопросу, и он знает о проблеме, хоть и отказался участвовать. Однако у меня сложилось впечатление, что ему известен и результат вчерашней процедуры.
Стацки оперся, почти лег на стол и уставил в меня прокуренные пальцы с зажатым окурком:
– Бросьте, Мартин, – нараспев протянул он. – Вначале администрация с экспертизой ищут кого-либо, кто возьмется разобраться с бедолагой оператором, попавшим впросак. Потом означенный бедолага неожиданно умирает от острого сердечного приступа. А заодно в госпиталь попадает тот, кто с ним работал. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы связать одно с другим.
Так и есть, его тоже приглашали на беседу, предлагали, а он…
– Почему вы отказались, Стефан?
– Потому что я уже играл в эти игры.
Стацки откинулся на спинку стула, на столе осталась лишь рука с забытым окурком. Он уставился куда-то в угол, веки прикрыли налитые мутью глаза, но голос прозвучал неожиданно трезво и внятно:
– Я говорил вам, что тема управления поведением людей уже разрабатывалась. Давно это было… Нам тогда поставили вопрос – как работать с информацией, как строить линии судьбы, чтобы человек поступал определенным образом? Можно ли через информационное воздействие запрограммировать отдельного человека, а еще лучше – группу людей на определенные поступки?
Стефан невесело улыбнулся воспоминаниям.
– Мы были молоды… Хотелось интересных сложных задач, неожиданных ярких решений. Хотелось славы, хоть бы и в пределах собственного Агентства. Из нас, тогда еще начинающих сенсов, сформировали группу. Четыре человека получили одну и ту же задачу: провести процедуру и завершить ее финтом так, чтобы клиент потом выполнил некие заранее оговоренные действия. Например, пошел и купил в ларьке коробку определенных папирос. Кто были эти испытуемые, я не знаю – от нас это скрывали, да мы и не интересовались…
Он помолчал.
– Все четверо уже имели опыт работы. Обладали своими методами, отработанным финтом, но результата никто получить не смог. Объект никогда не выполнял задание полностью, всегда что-то путал. Потом двое отошли от программы, заявив, что задача не имеет решения и управление людьми невозможно в принципе. Но двое остались – я и Ворон…
До этого момента я молча слушал, не пропуская ни слова, но тут встрепенулся:
– Как вы сказали, Ворон?
– Да, Ворон, – задумчиво повторил Стацки. – Так мы его называли. Кроме прозвища мы ничего про этого человека не знали… Он был талантлив, Мартин. По-настоящему талантлив. Он говорил, что танец, любовь и бой есть один и тот же процесс, проявленный в разных своих ипостасях. Все три действия – грани единого целого, а целое это поворачивается к нам той стороной, которую мы в состоянии воспринять. Отсюда танцевальные па могут походить на движения во время любовного соития. Любовь сродни завоеванию, схватке между мужчиной и женщиной. И, наконец, бой должен выглядеть со стороны как танец. И любая из этих граней – прямой путь к информационным структурам. И не просто к структурам, а туда, где нет различия между причиной и следствием. Где действительно зарождаются все происходящие в реальности события.