Зуб мамонта. Летопись мертвого города

Веревочкин Николай

На футляре аккордеона сидел одичавший интеллигент, скорее всего учитель пения. Мрачно посверкивая круглыми очками разночинца, он с элегантностью скрипача точил о брусок узкое и длинное лезвие ножа. Зловещий звук производился в целях рекламы, дабы обратить внимание возможных клиентов на табличку в багетовой рамке, висящую на груди: «Услуги квалифицированного забойщика крупного рогатого и крупного безрогого скота. Безотходная обработка туш. Цена договорная. Возможны варианты: мясо, сало, требуха. Музыкальное сопровождение свадеб, похорон и других торжеств». Солдатский полушубок и серые валенки в бурых пятнах. На седых, по плечи, власах — каракулевая папаха. Дед Мороз,

уволенный по сокращению штатов.

Встал Руслан рядом с жизнерадостной, улыбающейся мордой свиньи и рулоном сала, над которым заснеженным пиком Хан-Тенгри застыл мужик в тулупе. Желтогрудая, потерявшая страх и совесть синичка топчется на вершине заснеженной шапки и с вожделением смотрит на бело-розовые залежи сала и чистенький пятачок. Раскрыл Руслан чехол, стоит, ждет покупателя. Только видит — вряд ли дождется. Народ все больше пенсионного возраста и, похоже, прохладно относится к тяжелому року.

— Последнее дело инструмент продавать, коллега, — выводя ножом по бруску душещипательную мелодию, осудил Руслана профессиональный убийца с музыкальным уклоном. — Человек без инструмента разве человек? Так, существо.

Руслан смутился и спрятал гитару в чехол.

Однако меняла, которого все звали очень странно — Лупльдвасать — заинтересовался инструментом. Дремал он у самого входа на раскладном стульчике с картонкой в руках, на которой было написано одно слово: «Меняю». Не скоро из дальних краев наедут в отпуска молодые степноморцы с рублями и долларами. Но с утра приходил меняла с рыбацким стулом и садился в надежде на удачу у врат рынка. В ковбойской шляпе поверх лыжной шапочки, дубленке и унтах. Долго, борясь со сном, присматривался издали к инструменту. Наконец с усилием, как штангист рекордный вес, поднял собственный живот, подошел, покружился и спрашивает:

— Скоплосиш?

— Двести пятьдесят долларов, — хмуро ответил Руслан.

Меняла взял товар, вытащил инструмент из футляра и прикинул на вес.

Черная гитара в руках мужика на фоне белого снега, дымов из печных труб, полушубков, шалей, саней, валенок и свиных ляжек смотрелась странно, как летающее блюдце над акиматом.

— Двасать, — сказал меняла, будто сделал великое одолжение.

Руслан молча взял гитару за гриф и потянул к себе. Меняла не отпускал.

— Трисать. Больсенитонедас. Баба Уся, купи гиталу, — крикнул он старушке, спящей над запорошенным снегом мешком с семечками.

Баба Дуся встрепенулась, вспугнув воробьев, и, сердито посмотрев на менялу, Руслана и инструмент, охотно согласилась:

— Ага, только гитары мне и не хватало.

Руслан снова потянул гитару к себе:

— Футляр и то больше стоит.

Меняла цепко держал ее.

— Тлисапять.

Гороподобный мужик в тулупе, хозяин свиной головы, повернулся. С шуршанием с кожаного треуха лавиной обрушился снег. Перепуганная синица улетела прочь. Взял мужик гитару и положил рядом со свиной головой на прилавок.

— Пятьдесят, — сказал он мрачно.

— Я покупал за триста, — попытался возразить Руслан.

— Пятьдесят пять и голова в придачу.

Руслан посмотрел на довольную рожу свиньи, вздохнул и махнул рукой. Торговаться времени не было. Поди, печь уже прогорела.

— У человека без инструмента остается только шляпа, — с высокомерной горечью прокомментировал сделку киллер-музыкант, пробуя ногтем лезвие.

Пришел Грач. Принес мороженых окуней. Посмотрел на Козлова, удивился и сказал с осуждением:

— Э, да Бивень никак за асфальт собрался. Зря мы на печь затратились.

Посвистел задумчиво.

— Не свисти, — призвал его к порядку

поднаторевший в народных приметах Руслан, — кого-нибудь из дома высвистишь.

— Слушай больше старух. Чем быстрее передохнем, тем больше пользы родине, — отмахнулся Грач, однако свистеть перестал. — Надо за Мэлсом идти.

В маленьком худеньком, ласково улыбающемся человеке Руслан узнал попутчика, изучавшего в дороге английский язык. Человек поздоровался, снял шубейку и малахай, извлек из карманов бумажные кульки и разложил их на столе. Причесался обломком женской гребенки. Свитер с разноцветными латками на локтях. Седые волосы по плечи. Юноша-старик. Нечто среднее между Эйнштейном и индейским вождем. Посмотрел издали на Козлова и спросил:

— Чайник есть? Поставь воду на огонь.

— Вы врач? — осторожно поинтересовался Руслан.

— Всякое образование на девяносто процентов самообразование. Я геодезист, — ответил маленький человек и улыбнулся. — Давно куришь? Почему не бросишь? Силы воли нет? Э, зачем так говоришь? Минуту не курить можешь? Значит, бросишь. Я молодой был — тоже много курил. Две пачки в день. Пять раз бросал.

— И всякий раз удачно, — поддержал его Грач.

— Первый раз бросил обманом. Организм обманул, — пояснил народный целитель, высыпая в чайник сушеные травы, отчего запахи леса и поля смешались в чудный коктейль с миазмами пеликана Петьки, — стал много селедки есть. Жажда появилась. Пить хочу, курить — нет. Три месяца организм обманывал. На селедку смотреть не мог. Врачи сказали — вредно так бросать, диабет мог заработать. Однако год после этого не курил. На сенокос поехали. Сидим вечером у костра, а дед Симонов из районной газеты вот такую самокрутку свернул. От уголька прикурил да как пыхнет в мою сторону. Самосад! Да и по рюмочке пропустили. Вот я и попросил: «Деда, скрути и мне». Как не бросал. И недели не прошло, а мне опять две пачки на день мало. У других легкие от никотина быстро очищаются, а у меня сразу сажей, как печная труба, забиваются. Плохо мне. Дышать не могу. Голова болит. Бросать надо.

— И побежал за селедкой, — предвосхитил события Грач.

— Э, нет, — поднял палец вверх Мухамеджанов, — организм дурак, но второй раз его не обманешь. Я воду применил.

— Какую воду?

— Обыкновенную. Но очень холодную. Специально отпуск зимой взял. Захотелось курить — выбегаю голым на мороз и обливаюсь из ведра.

— Бр-р-р-р! — зарычал Грач и головой замотал.

— Вот организм и думает: ага, захочу курить, он меня снова обольет. Лучше с ним не связываться. За месяц желание пропало. Два года не курил. Потом старого друга встретил. Пошли на речку. Банка пива в родничке. Жара. Пиво холодное пьем, детство вспоминаем. Хорошо! А он закуривает «Казбек», да как пыхнет…

— Понятно, — сказал мечтательно Грач и полез за сигаретой.

— Третий раз — самый приятный был. По реке на плотах плыли. Было нас восемь человек, и только двое — я да Колодник — курили. Отплываем. Колодник распечатал пачку «Стюардессы», вытащил сигарету, прикурил. Остальное в воду бросил: все, говорит, последняя. Я — в карман. Достаю мятую пачку «Шипки». Смотрю — а в ней одна сигаретка. Да и то наполовину выкрошена. Тоже закуриваю, а пустую пачку в реку бросаю. И что ты думаешь? Колодник в тот же год закурил, а я пять лет держался. Была у нас в геодезической партии такая роскошная женщина. Мира Лапшина. Человек-праздник. Весь коллектив споила. А курила как красиво! Пальчик отставит, на фильтре — след от губной помады. Сидим после работы в «Волне», отдыхаем, и тут она в мою сторону тоненькой струйкой подула…