Зубр. Бегство в Россию

Гранин Даниил Александрович

— Когда закружишься, лучшее средство – кружиться в обратную сторону.

— Что вы имеете в виду? — не понял Зажогин.

— С завтрашнего дня меня нет. Ни для кого. Минимум на неделю. Я должен подумать.

Расспрашивать Картоса не полагалось. Он находился как бы под высоким напряжением, оно исключало приближение.

В течение недели все телефоны в его кабинете были отключены, Нина Федоровна, секретарь, величественная дама, похожая на памятник Екатерине Великой, отвечала всем одно и то же: “Мне запрещено входить в кабинет, вы ведь понимаете, что такое творческий труд”.

Время

от времени Картос приглашал к себе кого-то из сотрудников, иногда сразу нескольких, и даже сквозь двойные двери, обитые черным дерматином, пробивался пронзительный голос Джо.

Одни покидали кабинет задумчивые, притихшие, другие – разгоряченные, как будто их там чем-то напоили.

Нина Федоровна не поддавалась ни на какую лесть, с неистощимой приветливостью ссылалась на “поручение для Королева” и только однажды смешалась, когда из Москвы позвонил сам Королев.

Слухи, конечно, просачивались. Какой-то центр. Проект центра… Что-то вроде института. Да нет – несколько институтов и еще завод.

Уединение Картоса было прервано телеграммой, его вызывал в Москву новый заместитель министра – Кулешов, сменивший Степина, назначенного министром.

Разговор начался жестко: извольте, дескать, наладить отношения с партийным руководством, нашли, мол, с кем ссориться, уж лучше на нас срывайтесь, министр, тот выговор объявит либо заставит по-своему сделать, а эти… Вскоре появился и сам Степин; увидев Картоса, обрадовался, стал расспрашивать. Кулешов тактично удалился.

И Степину уломать Картоса не удалось: не желал он увольнять людей и менять систему подбора не собирался. И вообще не понимал, как можно работать, подчиняясь и министерству, и райкому, и обкому партии. Долго, конечно, так продолжаться не может, надо добиваться для лаборатории автономии. Работы на Королева, Туполева и прочих влиятельных военных заказчиков дают защиту, но не освобождают от придирок и жалоб в ЦК. Такие жалобы уже поступили и будут идти. Что же делать?

Министр снизил голос – нужен визит Хрущева. Но для этого надо иметь серьезный повод, ведь Никиту со всех сторон приглашают – иной возможности Степин не видел. Идея Степина не вызывала у Картоса восторга. Генсек же ничего не понимает в ЭВМ и спецмашинах! Министр страдальчески сморщился. Ну разве кто из советских директоров, самый завалящий, темный, осмелится ляпнуть такое? Понимает – не понимает. Разве для этого существует генсек? Его приезд – это признание, это значит, что лаборатория достойна внимания. Наивысшего! Значит, всей отрасли – господдержка. Хрущеву уже докладывали про микрокалькулятор – не клюнул. Нужна большая машина, Никита – мужик умный, его на фуфло не взять. Большая машина может стать козырной картой. Доведем потом. Сейчас важно показать.

Нет-нет, так Картос не умеет. Грех выпускать машину с недоделками, первую их машину…

Когда же до Картоса наконец дошло, кто к кому и зачем должен приноравливаться, он предложил показать Хрущеву вместо неготовой машины проект, который готовил для министерства, проект центра по созданию вычислительных машин, научно-исследовательского института и завода. Лаборатория выросла, ей тесно, да и заказы

подпирают.

Степин умел с ходу ухватывать суть проблемы, сквозь шелуху слов добирался до корня, и его собственные вопросы всегда были по делу, как говорили его замы, “наш сечет”…

Он шагал по кабинету вдоль длинного стола, похлопывая по спинкам стульев. Соображения Картоса вызывали какую-то досаду, но и возбуждали. Нет, не то, то есть то, да не так! Не просто научный центр нужен – делать так делать не мелочась. Замахиваться надо на целый комплекс. И коммерческий центр. И учебный. А при нем городок. Специализированный, умный, в конце концов ЭВМ – главная дорога для современной техники. Оборонной (министр) и гражданской (Картос)! Если мы хотим обогнать капстраны (министр). Но ведь это огромные средства (Картос)?

Они славно помечтали – создали фантастически прекрасный город, блаженную утопию компьютерной эры, компьютероград, Флинт-Сити, как назвал бы его Картос, что означало: Кремневый город, Кремневая долина. Низкие белые здания в зеленых кущах, тихое, бесшумное усердие умнейших машин…

Компьютеры решают проблему производительности труда. А Ленин правильно говорил, что в борьбе с капитализмом все будет зависеть от того, удастся ли нам обеспечить более высокую производительность. Пока что она выше у капиталистов. И будет выше, если мы не войдем в мир компьютеров.

— Это главное мое дело. Я хочу оправдать свой приход к вам.

Картос при этом так разволновался, что Степину стало неловко. Он суховато попросил сделать макет центра хотя бы в самом простейшем виде и записку к нему, чтобы “в случае чего” можно было всучить Хрущеву. Предлагать надлежит Картосу – все пойдет от его имени, инициатива снизу, министр, дабы сохранить свободу маневра, поддержит, но не сразу…

На глазах у Картоса разворачивалось искусство настоящего полководца. Предусматривались и отход на заготовленные позиции, и разведка, и артподготовка. Операция “Центр”, никак не меньше.

Новые возможности привели лабораторию в восторг. Никто не рассчитывал на такой размах.

Среди всеобщего возбуждения Картос сохранял сдержанность. Он видел, как разрастается идея центра, но это не смущало ни Джо, ни ребят. Да и министра тоже. Довольно резко тот оборвал Картоса – нечего жаться, ракетчики позволяют себе черт знает какие траты, ядерщики строят город за городом. А моряки! А авиаторы! Не стесняются. Тащат, рвут, чем больше вырвут, тем больше уважения. Цифры, которые он назвал, поразили Картоса. “У нас моральных прав больше!” – заключил министр.

— Ты знаешь, глаза у него загорелись, ноздри раздулись, он стал как хищник.

— Почуял добычу, — сказал Джо. — Престиж министерства зависит от бюджета.

— Наш центр оправдает себя. И быстро. Мы нужны всем, не только военным. Но они неразумно нерасчетливы.

— Русский размах. А будешь сомневаться – отклонят проект. И тогда тебя съедят.

— И тебя тоже, хотя ты костляв и волосат.

Ни Картос, ни Степин о своих надеждах на визит Хрущева, естественно, никому не говорили, и тем не менее вся лаборатория каким-то непостижным способом об этом узнала.