Зубы Дракона

Синклер Эптон Билл

IX

Ланни просто не мог все время жить среди этих разжиревших классов. Он стал скучать по своим красным и розовым и вышел в раскаленный и многолюдный город и еще раз посетил школу социальных наук Рэнд. Он рассказал им, что делал для обучения рабочих на Ривьере, и сделал свой взнос в их расходы. Быстро разнеслась весть, что здесь побывал обладатель кошелька Фортуната, [65] . и все, кто имел основания, — а их, по-видимому, были сотни — стали писать ему письма или слать напечатанные на ротаторе или в типографии обращения на получение средств. Мир был полон бед, и было мало тех, кто о них заботился!

65

кошелек,

в котором никогда не переводятся деньги

Кроме того, он подписался на еженедельник New Leader, и получал недельную дозу ужасов капиталистической системы, которая разработала такие чудесные силы производства, но не смогла их использовать. Она заставила миллионы голодать, в то время, как несколько паразитов жирели в роскоши. Эта статья лежала на столе в его комнате, и Ирма увидела бросающиеся в глаза заголовки и спросила: «О, дорогой, ты все еще читаешь эту чепуху?» У неё вызвало раздражение, что ее назвали паразитом. И Ланни должен был ответить: «Но мы и есть паразиты» и принялся доказывать это.

У нескольких групп трудящихся и профсоюзов были летние лагеря, где их участники могли провести отпуск. Ланни поехал взглянуть на один из них, желая знать рабочих из первых рук. Но он совершил ошибку, взяв с собой жену, которая испортила всё дело. Ирма делала, что могла, но она не знала, как стать приветливой. Место было переполнено, и в основном там были евреи. Они были одеты неформально и вели себя общительно. Они хорошо проводили время по-своему, не обращая внимания, что это ей не нравится. Они не оказывали достаточно почтительного отношения к её королевскому достоинству и не любили, когда на них смотрят, как в зоопарке. Короче говоря, попытка преодоления социальной пропасти потерпела провал.

На том же южном берегу Лонг-Айленда, где находилось поместье Барнсов, было увеселительное место, известное, как Кони-Айленд. Ланни слышал о нём, но никогда его не видел, а у Ирмы остались лишь смутные воспоминания от времени в детстве, когда они были там вместе с отцом. В жаркий воскресный день порочная идея пришла в голову одному из их элегантной компании: «Давайте поедем посмотреть Кони!» Они утверждали, что это действительно было зрелищем. Мировой первоклассный тур по посещению трущоб, туры такого класса в мире встречались только в люкс круизах с посещением Шанхая или Бомбея.

На двух полностью загруженных автомобилях они приехали на место, которое представляло длинную отмель. Трудно было найти свободное пространство для парковки, и они должны были пройти километра три пешком. Но они были молоды, и это было им в удовольствие. Там, наверное, был миллион человек, и большинство из них заполняло широкий участок пляжа. Едва можно было передвигаться между людьми, лежащими или сидевшими на песке, изнемогающими от зноя под палящим солнцем. Если хотелось узнать элементарные данные о человеческом существе, здесь было место, где можно было увидеть, какими жирными они были, или какими тощими, какими волосатыми, какими кривоногими, какими сутулыми, и как они отличались от норм, установленных Праксителем. [66] Здесь можно было обнаружить, также, какое зловоние и хриплый шум они издавали, какие дурно пахнущие продукты они ели, и какими совершенно непривлекательными и лишними они были.

66

… древнегреческий скульптор IV века до н. э., создавший эталоны человеческого тела

Для привередливого Ланни Бэдда хуже всего было их безмозглость. Они пришли на праздник и хотели, чтобы их развлекали, и здесь был, казалось бы, бесконечный ряд устройств, созданных для этой цели. По ценам от десяти центов можно было подняться на огромных вращающихся колесах, или покрутиться, сидя на ярко окрашенных

жирафах и зебрах. Можно было поездить в крошечных машинах, которые врезались друг в друга, можно было походить в темных туннелях, где было вечное землетрясение, или в светлых, где внезапный ветер вздымал женские юбки и заставлял их кричать. Можно было пугаться призраков и монстров, короче, можно было сделать тысячу фантастических вещей, все они были предназначены для животных, а не для существ с разумом. Там могли унизить или сделать смешным, но редко на Кони-Айленде могли ободрить, вдохновить или научить какой-либо полезной вещи. Ланни воспринял это кошмарное место, как воплощение деградации капитализма, причиняемой миллионам своих жертв. Все, чтобы держать их подальше от мыслей.

Таким образом, молодой либерал сам попал в жаркий спор с молодыми спутниками, которые сделали свои выводы из этого погружения в чувственность. Ирме, которая монополизировала до километра берега океана, противно стало, что кто-то довольствовался квадратным метром, сидя на корточках на берегу. Ее приятель детства, Бабс Лоример, отец которого когда-то был монополистом в спекуляции пшеницей, сделал политические выводы из спектакля, и спрашивал, может ли кто-нибудь представить, как эти массы могут войти в правительство и управлять. «Балда» Винтроп — его звали Ньютон, чьи овдовевшая мать собирала небольшую долю цента с каждого, кто ехал на Кони-Айленд по городской железной дороге, посмотрел на проблему биологически, и сказал, что не может себе представить, как такие орды уродов выжили, или почему они хотят жить. Ещё посмотрите на их детей!

X

Ланни обнаружил, что на удивление можно было ладить с ближайшими родственниками Ирмы. У властной Фанни Барнс были твёрдые убеждения, но по большей части они были связаны с манерами, вкусом и положением семьи. Она не задумывалась о политике и экономике. Гордость была ее ведущим мотивом. Она жила с верой, что ее протестантский епископальный Бог даровал её семье кровь со специальными драгоценными наследственными чертами. У неё было твердое убеждение, что люди, у которых в жилах течёт эта кровь, не могут делать ничего неправильного, и она нашла способы убедить себя, что они и этого не делали. Она решилась сделать всё, что можно, для зятя, назначенного ей судьбою, и теперь она находила оправдания для него. Кто-то назвал его социалистом? Ну, он был воспитан в Европе, где эти идеи не означают, того, они означают в Америке. Разве какой-то именитый англичанин — Фанни не могла его вспомнить, не заявлял: «Мы теперь все социалисты»?

Про Ланни, как принц-консорта, действительно можно было сказать много. Его манеры были безупречны, а его речь тем более. Он не напивался, и его нужно было заставлять тратить деньги жены. Неопределенность в отношении брака его матери не нашла отражения в газетах, а он был принят старинным родом отца. Так внушительная и величественная королева-мать поместья Шор Эйкрс намеривалась умаслить его лестью и получить от него две вещи, которые она страстно желала. Во-первых, он должен помочь Ирме произвести внука, который будет носить имя Вандрингамов. Во-вторых, что они должны оставить малютку Фрэнсис в поместье Шор Эйкрс на воспитание в традициях Вандрингамов.

Дядя Гораций, этот похожий на бегемота, двигавшийся с такой поразительной энергией, оказался столь же покладистым. Он обладал чувством юмора с озорством. Его позабавило, как Ланни высмеивает американскую плутократию, и особенно тех её представителей, которые приходили к Барнсам. Тот факт, что он сам был выбит и выкинут из системы, уменьшил его восхищение ею и увеличил его удовольствие видеть, как другие «получали своё». Он усмехался над розоватыми шутками Ланни, и взял на себя роль пожилого придворного у вновь коронованного короля. Надеялся ли он, что Ланни сможет когда-нибудь уговорить Ирму дать ему шанс на еще одну попытку на рынке? Или он просто убедился, что она назначит ему достаточную пенсию? Во всяком случае, он был хорошей компанией.