Зубы Хроноса
Шрифт:
— Мы не можем иметь детей, — сказала Джованна, пренебрегая вступительными фразами и приступая сразу к делу. Она смотрела на биолога в упор, но тот выжидал. — И не по моей вине…
— Я предупредил Витторио, — как-то неохотно произнес Парпария.
— Но как вы узнали? Как вы могли это знать?
Мужчина устремил взгляд на ряд стеклянных сосудов (Джованна лишь теперь поняла, что это они источают слабый свет, и ни один другой источник не нарушает полумрака комнаты) и проговорил, как бы не замечая вопроса Джованны: — Я знаю много счастливых
— Нельзя ли внести свет? — спросила, может быть, немного слишком громко, Джованна.
И тут же поняла, что ее слова таили двойной смысл, Но Парпария, казалось, этого не заметил.
— Конечно, — ответил он и, встав, повернул выключатель.
Экспонаты побледнели под своими стеклянными колпаками. Из-под потолка падал яркий, равнодушный свет, напоминавший вечный день операционной.
— Я хочу знать все, — сказала Джованна.
— Так-таки все? — засмеялся мужчина. И, хотя было ясно, что он недоволен, добавил так же благодушно:-Боюсь, что вы переоцениваете мои познания…
Джованна наклонилась к нему всем телом: — Я пришла не для того, чтобы обмениваться с вами остротами. Поймите, Парпария, так больше невозможно. Я прошу, я умоляю вас: помогите мне… Помогите нам! Если бы я поняла, я могла бы чтонибудь сделать, могла бы попробовать… Я люблю его, Парпария! И готова на что угодно…
Ее голос сорвался. Она смотрела на его лицо — маску из жженной глины, столь похожую на лицо Витторио, искала его почти белые, как у Витторио глаза.
— Не обижайтесь, — заговорил он вдруг с невероятной кротостью, как тогда, когда встретился с ними в Помпее, — но единственный совет, который я могу зам дать — единственный, Джованна, поверьте! Это…
— Говорите!
— Расстаться с Витторио.
Женщина откинулась назад, прильнув к спинке кресла.
Вся кровь отпрянула от ее щек, ставших вдруг белыми, как мел, в ярком свете лампы.
— Простите меня, — сказал Парпария с той же кротостью. — Но вы просили совета…
— С ним вы тоже говорили об этом?
— Я пробовал, — признался мужчина, все сильнее смущаясь под горячечным напором Джованны. Он попытался отвести глаза от ее удивленного взгляда, потом недовольно заметил: — Нет… он оказался недостаточно мудрым…
Торжествующая, словно исходящая из самой глубины ее души улыбка вернула щекам Джованны краски жизни. Напряжение рассеялось. Теперь она была уверена, что самая тяжелая минута позади, и снова чувствовала себя готовой к борьбе за счастье, секрет которого хранили сжатые губы сидевшего против нее человека.
— Никто не сможет разлучить нас, Парпария. Но если кто-нибудь по-настоящему захочет нам помочь…
Она остановилась, так как биолог резко поднялся.
Молча он начал мерять комнату, шагами, и у Джованны перехватило дыхание, потому что она поняла, что он в последний раз взвешивает все возможности.
Она увидела, как он застыл перед сосудами, содержавшими блестящую розоватую материю, мясистый цветок,
— Когда мы встретились тогда ночью, — заговорил он, не глядя на Джованну, — я предупредил его… Но было уже поздно…
— Да, — прошептала она. — Мы уже были вместе целый месяц.
Парпария повернулся спиной к полкам, уставленным банками, и, сделав три шага, остановился перед креслом женщины.
— Я не против любви, и не считаю, что Витторио мог бы найти лучшую подругу жизни. К тому же, не мне судить…
— И все-таки вы хотели бы, чтобы мы расстались, — напомнила она.
Напрягшись всем своим существом, она ждала. Парпария вдруг опустил ладони на ее плечи.
— Ради вас же самих. Но если это невозможно…
— Нет, невозможно, — сказала она спокойно.
Она поняла, что до победы остался один-единственный шаг и боялась произнести необдуманное слово.
Но биолог уселся снова и, когда он заговорил, в его лице что-то изменилось — может быть, это была лишь тень принятого решения. Джованна почувствовала, что он вдруг перенесся куда-то вне времени, и в то же время был удивительно близко. В его голосе зазвучали новые оттенки — суровость, не исключавшая тепла, скорее наоборот, а серые глаза смотрели на нее и словно сквозь нее, куда-то далее, туда, где начиналась какая-то иная, неожиданная для нее действительность.
— Очень немногие понимают… понимаем… — заговорил Парпария, — все это еще кажется таким необычным… И, хотя когда-нибудь люди об этом узнают, хотя они должны узнать, я чувствую, что обязан просить вас сохранить все в тайне, по крайней мере до тех пор, пока вам будет позволено открыть ее. Подумайте, Джованна. Даете вы слово, что никто, никто на свете не узнает то, что я вам сейчас скажу?
Джованна взглянула прямо в серые глаза и, глубоко вздохнув, ответила: — Даю!
И, потрясенная, обхватила ладонями ручки кресла.
Парпария поднялся, погасил падавший с потолка яркий свет, и комната снова наполнилась таинственным мерцанием стеклянных сосудов. Джованна взглянула на него с благодарностью. На этот раз темнота была для нее благотворной.
— Я вам верю, — сказал Парпария. — Когда я догадался, к чему идет дело, я попросил Витторио привести вас на наше ночное свидание. Я хотел познакомиться с вами, так как должен был сообщить.
— Что анализы не оставляют никаких сомнений!
— Значит, вы знаете? — удивился он.
— Нет, я ничего не знаю. Извините меня…
Парпария на минуту замолчал, и Джованна вдруг ясно ощутила присутствие странных форм в стеклянных сосудах, словно бы его слова прогнали их в небытие, а молчание, напротив, вернуло назад.
— Вы знаете, где родился Витторио? — спросил биолог.
— Разумеется. В Риме.
— Нет, Джованна. Витторио родился на космическом корабле «Титан», первом корабле, исследовавшем Ближайшую Центавру.
Женщина поднесла ладонь к губам. Ее сердце учащенно забилось.