Зубы тигра

Леблан Морис

В самом деле, к чему возобновлять борьбу с этим проклятым человеком?

К чему идти на поражение?

И в результате создается немыслимое, недоступное скандальное положение:

Арсен Люпен — вор, безнаказанный рецидивист, на глазах у всех свободно продолжает самую крупную свою интригу, открыто живет под чужим именем, устранил уже со своего пути четырех человек, засадил в тюрьму невиновную женщину, против которой сам собрал лживые улики и в конце концов рассудку вопреки получит двести миллионов Морнингтона.

Вот где правда.

Пора было высказать ее. Быть может, это повлияет на дальнейший ход событий!»

— Во всяком случае, повлияет на идиота, написавшего эту статью, — расхохотался дон Луис и тотчас же позвонил полковнику д'Астриньяку, прося передать его вызов автору или редактору газеты.

Редактор принял на себя всю ответственность, хотя статью он получил по почте, без подписи и напечатанную на машинке.

В тот день в три часа в парке Принцев состоялась дуэль.

В ожидании противника полковник д'Астриньяк отвел дона Луиса в сторону.

— Дорогой Перенна, — сказал он, — я у вас ничего не спрашиваю. Мне безразлично, правда ли то, что о вас пишут и как ваше настоящее имя. Для меня вы — легионер Перенна, история ваша начинается с Марокко. Но я не хотел бы, чтобы вы убили этого человека. Дайте мне слово.

— Вы примиритесь на двух месяцах в постели, полковник.

— Много. Две недели.

— Решено.

Противники сошлись. При втором же выпаде редактор упал, раненный в грудь.

— Ах, Перенна, вы обещали мне, — проворчал полковник д'Астриньяк.

— Сказано — сделано, полковник.

В это время доктор объявил:

— Ничего… недели три отдыха, но, если бы сантиметром глубже…

— Да, но этот-то сантиметр и не тронут, — прошептал Перенна.

Когда дон Луис, вернувшись домой, проходил по двору, он заметил двух собачонок и кучера, игравших с веревочкой, которая цеплялась то за ступеньки лестницы, то за горшки с цветами. Наконец, показалась свернутая пробкой бумага, которая была привязана к веревочке. Дон Луис машинально нагнулся, поднял ее, развернул и… вздрогнул. Перед ним была статья, написанная на бумаге в клеточку с помарками и приписками. Он подозвал кучера и спросил, откуда у него эта бумажка и когда он привязал ее.

— Вчера вечером, месье. Я взял ее за сараем, там, где сваливают мусор из дома до вечера, когда его вывозят. Веревка лежала у меня в седельной — этот чертенок Мирза…

Дон Луис опросил сам или через мадемуазель Девассер и других слуг, но ничего не узнал. А факт оставался фактом: статья в газете, черновик которой это доказывал, была написана кем-то из обитателей его дома или близких им.

Враг здесь же на месте. Но что за враг и чего он добивается? Весь день дон Луис был озабочен, вынужденное бездействие раздражало его, угроза ареста не пугала его, все же парализовав его активность. Поэтому, когда в десять часов вечера ему сказали, что его хочет видеть некий Александр, и затем в кабинет вошел Мазеру, закутанный в старый плащ, который делал его неузнаваемым, дон

Луис бросился на него, как на добычу, и затормошил, засыпая вопросами:

— Ты, наконец! Ну, что? Говорил я тебе, что не обойдетесь без меня в префектуре. Ты послан за мной? Сознавайся! Недаром я был уверен, что они не решатся меня арестовать, что префект утихомирит излишнее рвение Вебера. Кто станет арестовывать человека, который ему нужен? Так в чем дело? Выкладывай.

— Но, патрон… — бормотал Мазеру.

— Что это из тебя слово не вытащишь? Верно, дело идет о человеке с палкой из черного дерева, человеке, которого видели в кафе в день смерти Веро? Вы напали на его след?

— Да. На него обратил внимание не только официант, но и один из посетителей, который вышел из кафе одновременно с ним и слышал, как тот расспрашивал как пройти к ближайшей станции метро на Нейи.

— И вы повыспросили в Нейи и узнали?

— Вплоть до имени, патрон. Юбер Лотье, авеню де Руаль. Только два месяца тому назад он выехал, оставив все вещи — только два сундука забрал с собой.

— Вы справлялись на почте?

— Да. Один из служащих узнал его по описанию… Он приходил, оказывается, за своей корреспонденцией, очень немногочисленной, раз в восемь-десять дней. Теперь давно уже не был.

— А как бывали адресованы ему письма?

— Под инициалами: В.Н.В.В.

— Все?

— Одному из коллег удалось установить, что человек в черепаховом пенсне и палкой черного дерева, в вечер двойного убийства, около половины двенадцатого вышел из здания вокзала Отейль и направился в Ракели. Если припомните, мадам Фовиль была в том же квартале.

— Ну, марш…

— Но…

— И со всех ног.

— Мы, значит, не увидимся больше?

— Мы встретимся у дома, где живет этот тип.

— Кто таков?

— Сообщник Мари-Анны Фовиль.

— Но мы же не знаем…

— Его адрес? — Ты сам назвал мне его: бульвар Ричард Валлас. Ступай и не делай такого идиотского вида.

Дон Луис повернул Мазеру и вытолкнул его в дверь. Несколько минут спустя вышел сам, оставил неизменно сопровождавших его полицейских чинов перед домом со сквозным двором и, выйдя на другую сторону, в автомобиле отправился в Нейи. На бульваре Ричарда Валласа, подле небольшого трехэтажного дома, стоявшего в глубине двора, который замыкали очень высокие стены соседней усадьбы, его поджидал Мазеру.

— Это восьмой номер?

— Да, но объясните!

— Ах, как приятно снова действовать. Я начинаю уже покрываться ржавчиной… Объяснить? Слушай же и понимай. Человек почти никогда не выбирает инициалы для своих писем так просто, без всякого значения, чаще всего он напоминает корреспонденту свой адрес. И человеку, как я хорошо знающему Нейи и окрестности Булонского леса, нетрудно было по этим буквам догадаться, что речь идет о бульваре Ричарда Валласа, куда мы и явились.

Мазеру отнесся к этому выводу несколько скептически.