Званый ужин в английском стиле

Вербинина Валерия

Анна Владимировна покачала головой. Положительно, Митенька слишком много времени уделяет всяким глупостям. Нет, пора, пора ему уже определиться со своей судьбой. Пусть поступает в университет и занимается делом, как все люди в их окружении.

— Ах да, — спохватился Митенька, — госпожа баронесса попросила к себе Владимира Сергеевича.

Тот прищурился и закинул ногу на ногу.

— А я не пойду, — после паузы произнес младший Городецкий. — И вообще, мне наскучил этот балаган. Уже ночь, а мы все сидим и толчем воду в ступе. — Он отыскал взглядом Глашу. — Передайте

баронессе Корф, что я не убивал маэстро Беренделли и понятия не имею, кто совершил преступление, а если и выходил из гостиной, когда мадемуазель пела, то лишь потому, что забыл в столовой портсигар. — Помощник адвоката похлопал себя по карману. — Анна Владимировна может подтвердить, что я шел со стороны столовой, а не из малой гостиной, где произошло убийство. И все, закончим, господа!

— Да уж, правда, — пробормотала хозяйка.

Глаша нерешительно посмотрела на нее и выпорхнула за дверь. Однако вернулась довольно скоро и объявила, что тогда, если Павел Петрович не против, баронесса хочет задать несколько вопросов ему.

Павел Петрович посмотрел на рассудительного, уверенного в себе адвоката, покосился на своего начальника и поднялся с места.

— Ты можешь никуда не идти, — умоляюще глянула на мужа Анна Владимировна. — Ведь Владимир Сергеевич не пошел же, и ничего…

— Да, — со вздохом согласился Павел Петрович. — Однако Иван-то Андреевич давал показания, и нехорошо будет, если я откажусь.

— У него такой вид, как будто его уже ссылают в Сибирь, — заметила графиня Никите, когда хозяин дома вышел за дверь. Композитор поморщился и ничего не ответил.

* * *

Баронесса встретила господина Верховского молча.

— Какое ужасное происшествие: и приключилось в моем доме… — Павел Петрович сбился и с надеждой покосился на лицо Амалии, но оно было бесстрастно. — Скажите, сударыня, вы уже знаете, кто это сделал?

Амалия усмехнулась.

— Боюсь, у меня пока нет доказательств, — сказала она. — И к тому же все еще слишком зыбко, слишком ненадежно. — Она вздохнула и потерла висок тонкой рукой. — Вам наверняка известно, какие вопросы я задавала остальным свидетелям. Скажите, Павел Петрович, зачем вы выходили из гостиной, когда ваша племянница пела?

Верховский кашлянул и приосанился.

— Доктор прописал мне лекарство, — заговорил он. — Я его принимаю по часам, но при гостях, сами понимаете… неудобно-с. Поэтому я и вышел…

— Ваш доктор — Венедикт Людовикович?

— Да, госпожа баронесса.

— У вас в доме много лекарств?

— Да. Но мышьяка среди них нет, я готов поручиться, — сообщил Павел Петрович, сразу сообразив, куда ветер дует. Ему показалось, что Амалия посмотрела на него недружелюбно, но, возможно, то была лишь игра теней в зыбком свете лампы.

— И вы, конечно, понятия не имеете, кто мог убить Беренделли, ничего не знаете об убийце и ничего не видели? — продолжила она. — Так? Или не так?

Павел Петрович нахохлился. Ему показалось, что в словах баронессы прозвучал упрек, а упрека он не заслуживал. Он сказал ей правду, и если правда ее не

устраивала, что ж, тем хуже для нее.

— Уверяю вас, госпожа баронесса…

Но та явно не желала слушать его оправдания.

— Теперь я хотела бы опросить слуг, если вы не против… Возможно, кто-то из них мог видеть убийцу.

— Да, конечно, госпожа баронесса. Поступайте, как считаете нужным.

Когда Верховский скрылся за дверью, Амалия развернула список, составленный хозяйкой дома, и стала одного за другим вызывать слуг.

Логические построения? Вещественные доказательства? Вздор, милостивые государи! Главное в сыскном деле — свидетель, который видел, допустим, как Дмитрий Павлович Верховский с зловещей улыбкой на устах и нотами под мышкой выходил из малой гостиной, вытирая руки окровавленным платком своей кузины. Однако никто из слуг никого не видел, ничего не заметил и никого не подозревал, потому что после ужина все делили остатки еды или были заняты своими делами. Зато Амалия узнала многое о прижимистости Анны Владимировны, о несвежих розах и скверной телятине, о которой возмущенный повар вещал чуть ли не четверть часа, самыми черными красками расписывая скаредность хозяйки дома. И все остальные свидетели, если вдуматься, были ничуть не лучше.

Нет, подумала Амалия, кончено. Надо бросить все, послать человека за Марсильяком, старым другом Марсильяком, который нынче ведет следствия по особо важным делам. Тринадцать свидетелей, не считая ее саму и прислугу, и от всех — никакого толку! Да, но она-то? Ведь она тоже была там… И что, помнит больше, чем остальные люди? Она знает, кому Беренделли гадал и на чьей ладони он мог — теоретически — прочитать прошлое убийцы, знает, кто выходил из гостиной, пока Варенька пела, и даже знает, зачем. И все объяснения — одно убедительнее другого! У нее есть даже улики — платок той же Вареньки и кинжал. Стоп! Ну конечно, кинжал! Кинжал на стене! И как она не подумала об этом? Похоже, не только ее американский друг, но и она сама теряет былую сноровку…

— Билли! — крикнула Амалия.

Повар, сидевший перед ней, вздрогнул, и баронесса повернулась к нему:

— Простите, сударь… Благодарю вас, я, кажется, узнала все, что хотела узнать. Остается уточнить только одну деталь…

— Что-то я ничего не понял, — признался Билли.

Он и баронесса стояли в малой гостиной, напротив стены, где остались висеть пустые ножны от кинжала, которым убили Беренделли. Сам кинжал Амалия забрала как вещественное доказательство в самом начале расследования.

— Я должна была сразу же сообразить, — проговорила Амалия. — Смотри. Представь, что я убийца. Я вхожу в дверь, вижу лежащего хироманта, — она покосилась на мертвеца на диване, — и понимаю: вот мой шанс, я заставлю его замолчать, и на том все закончится. Что я делаю дальше?

Билли немного подумал.

— Если вы убийца, то выбираете оружие, — сказал он.

— Вот именно, — подтвердила Амалия. Она подошла к стене и подняла руку. — Видишь? Здесь несколько кинжалов, некоторые слишком высоко, почти под потолком, другие пониже. Но убийца взял именно этот. Почему?