Зверь из бездны

Чириков Евгений Николаевич

Прибежала сиделка.

– Кто завизжал? Чего испугались?

Больная женщина показала рукой на койку Лады:

– Вот эта!

– Что с тобой, сударыня?

– Она санитара испугалась…

– Своего мужа не узнала? – удивленно спросила сама себя сиделка и, вздохнув, заговорила о том, что после тифа больные часто совсем лишаются памяти, когда не только имена, а и слова забывают… А Лада, притихнув, слушала и думала, что теперь надо быть хитрой и очень осторожной.

Борис так испугался крика Лады, что боялся снова появиться. Лада действительно страшно взволновалась, и это отразилось на температуре и сне. Ночью то

плакала, то смеялась. Беспокоилась, что сиделка назвала санитара ее мужем, и боялась, как бы не узнали этого красные и не раскрыли, что это не санитар, а белый офицер. Это было бы ужасно. От одной мысли об этом делается холодно… Кажется, убила бы эту дуру, сиделку, которая знает их тайну и раскрывает ее всем больным.

Может быть, тут теперь есть жены или сестры красных? Лада стала молчалива и подозрительна ко всем. Даже к доктору. Однажды, делая вечерний обход, он слушал сердце Лады, потом тихо сказал:

– Ну, вот… скоро и встанем.

– Лучше бы умереть, – хмуро ответила Лада, не раскрывая глаз.

– Вот тебе и раз. Почему?

– У меня никого нет. Я одна здесь…

Доктор успокоил:

– Борис Алексеевич служит у нас в санитарах. А вы поступите в сиделки… Вот и все. А сердце все-таки слабовато, и волноваться не надо.

Борис Алексеевич?.. Что он говорит? Какой Борис Алексеевич?..

Лада точно пробудилась от сна, и сладкий обман сразу раскрылся.

Не Володечка, а Борис! Сперва порыв отчаяния и злости на доктора и на Бориса. Точно это они ее обманули или отняли у нее Володечку…

Лада отвернулась от доктора и спрятала лицо в подушку. Доктор провел рукой по мальчишеской голове и сказал:

– Нехорошо капризничать и мучить близких людей. Борис Алексеевич ждет. И, стало быть, вы не одна, и вас не покинули… – сказал он и пошел к другой больной.

Сразу прошла злость на доктора и на Бориса. Борис остался. Не захотел бросить одну. Рисковал за нее своей жизнью. Да, он – хороший… Он такой же, как и Володечка. Они так похожи друг на друга, так поразительно похожи! Володечка немного выше, но сразу этого не заметишь. Только когда встанут рядышком.

– Доктор! Можно увидать… можно сюда Борису… Алексеевичу?

– А вот когда окрепнут нервы и перестанете капризничать…

А доктор напоминает «папу». Добрый голос, и любит подсмеиваться.

Говорит с ней, точно с маленькой дочкой.

– Пусть придет завтра… утром. Хорошо?

– А не боитесь, что он заразится?

– Ах, если так, то… Ведь дверь стеклянная? Пусть постоит за дверью, а занавеску можно отдернуть.

– Через стекло можно. Завтра увидите.

Ждала «завтра». Захотелось вдруг посмотреться в зеркало. Попросила у сиделки. Та принесла маленькое зеркальце на картоне. Смотрела, удивлялась: не она. Совсем другое лицо. Обезобразили. И так неровно обстригли…

– А где мои косы? Марья! Где мои косы?

– Сожгли.

– Зачем же это? Кто вас просил?

– Нас не просят, а приказывают. От заразы. Ах, как жаль было кос! Никогда уже такие не вырастут. Не понравится она теперь Володечке. Он так любовался, а теперь…

Опять стала смотреться. Печально улыбнулась себе, поправила прическу. Ничего не выходит: торчат. Сразу устала и надоело. Опустила худую руку с зеркальцем и закрыла глаза. Все это пустяки. Разве из-за кос ее любит Володечка? Вон, у Бориса рука мертвая, – разве за это его разлюбит невеста? Стала думать про Бориса и невесту.

Почему Борис никогда ее не вспоминает? Ничего не говорит о ней с Ладой? Может быть, он уже разлюбил ее? Теперь это делается так скоро.

Вспомнила одного знакомого офицера. В Ростове встретила с незнакомой дамой в театре и спросила – так глупо вышло – про жену.

– А вот, позвольте познакомить…

Лада так смутилась. Чуть не сказала: «Не эта, а та, которая была в прошлом году».

И вдруг пришла мысль: может быть, Володечка тоже разлюбил ее? Десять месяцев прожили, и потом все оборвалось. Только один раз в течение трех с лишком лет приехал домой и одну ночку переночевал. Она была тогда… безобразная, почти накануне родов. Губы размякли. Живот вылез кверху, и ходила, как жирная утка. Даже нельзя было хорошенько поцеловаться… Наверно, было противно ему… С тех пор так и не удалось повидаться. Нарочно приезжала в Ростов. Так это вышло неудачно: приехала, когда все бежать начали. Так хорошо, что встретилась с Борисом. Если бы этого не случилось, неизвестно, что с ней было бы. Не попала бы на поезд или умерла где-нибудь от тифа, и никто никогда не узнал бы, где схоронена. И опять в душе родилась бесконечная благодарность к Борису. «Мой спаситель»… Так она потом и скажет Володечке…

Когда на другой день утром Борис подошел к двери и застучал в стекло снаружи, она моментально догадалась, кто стучит, наскоро посмотрелась в зеркальце, надела белый капор и, накрывшись одеялом и всунув ноги в большие туфли, приплелась к двери, отдернула занавеску и, увидав глаза Бориса за стеклом – бросились в глаза только одни глаза, – вспыхнула ярким румянцем. Подсела на стул у двери, и они начали говорить и улыбаться друг другу. Оба стеснялись. Придумывали, о чем говорить. Ведь о чем надо было поговорить, было нельзя, опасно, ну и придумывали разные пустяки. Когда свиданье кончилось, Лада, значительно мигнув глазами, сказала: «На-пи-ши», – и сделала жест кому: показала себе на грудь. Борис кивнул головой. На другой день Борис трижды стукнул в стекло двери и, слегка приотворив ее, сказал:

– Аделаида Николаевна! Вам приказано передать.

Лада попросила сиделку, и та передала ей записку: «Родная моя, я чуть не покончил с собой, когда ты заболела, но решил, что полезнее остаться около тебя, потому что смерть приходит только однажды. Набирайся сил, мужества и терпения. Не скоро, но ты увидишь свою Евочку. Ручаюсь головой. Не отказывайся от советов доктора, он – наш друг. Изорви эту записку».

Взволновалась, перечитывала и все старалась раскрыть, что и как придумал Борис, чтобы убежать в Крым. О, если бы! Ждала особенных советов от доктора, но он был добр и ласков, подшучивал, но никаких советов не давал. Так прошло несколько дней. Ни Борис не появлялся, ни советов от доктора не получала. Наконец не выдержала больше и спросила его:

– Почему не приходит Борис?

– Я командировал его в Анапу по делам службы.

– Надолго?

– А так, дня на три.

– Ну, а какой совет вы мне дадите? – тихо и значительно спросила Лада.

– Когда выпишу, прийти ко мне на квартиру и просить у моей жены, чтобы взяла вас в горничные.

В первый момент при слове «горничная» Лада почувствовала обиду, укол самолюбию, но, скользнув по докторской физиономии и увидя в глазах и на губах его хитроватую улыбочку, поняла, что тут именно и кроется тайна. Она улыбнулась и прошептала: