Зверь из бездны
Шрифт:
– Я, собственно, неверно выразился… Я хотел сказать не в доме, а в квартире, в смысле одного помещения, под одной, так сказать, кровлей…
– В таком случае, найдите себе другое помещение. Я вас не задерживаю.
– Ах, вот что…
– Папа, ты не имеешь права… Ты… лучше не вмешивайся в наши отношения!
– Но если не вмешается твой отец, то может вмешаться кто-нибудь другой. Это будет хуже для всех. И поскольку я твой отец…
– Папа! Уйди! Оставь!.. Не ваше дело… Я не девочка…
– Ты не девочка, но… ты… Тебя надо лечить!..
Лада вздрогнула всем телом. Ей часто чудилось, что она
– Не смотри на меня так! – закричала вдруг Лада на Владимира и выбежала из комнаты. Заперлась с девочкой, схватила ее на руки и, точно стараясь убедиться, что ничего не случилось с ее мозгом, начала разговаривать с ребенком, радуясь, что и она, и девочка понимают друг друга, как всегда… Когда Лада выбежала из комнаты, отец проводил ее испытующим взором и произнес:
– Вот, видели? Это – на вашей совести!.. Замучили вы ее.
Старик заплакал, прижавшись у косяка двери. Вынул платок и в него плакал, точно смеялся потихоньку. А из Ладиной комнаты доносился звонкий и веселый, похожий на птичье пение голосок девочки, игравшей в мяч с мамочкой.
И опять душа Владимира очистилась от злобы: стало жаль всех и даже этого старика, которого он минуту тому назад готов был избить и вышвырнуть из дома.
– Все мы ненормальные… все сумасшедшие!.. – говорил он, ходя взад и вперед по комнате. Подошел, положил руку на плечо старика и тихо сказал: – Не плачь, старина!.. Волк уйдет… Все будет, как вы пожелали… Идите ко мне в комнату!.. Поговорим по душам.
Он взял старика под руку, и тот, продолжая отирать слезы, покорно пошел за ним. Владимир усадил его на диван, запер комнату и стал осторожно, чтобы не услыхала Лада, говорить:
– Я хочу сделать все, что могу, для Лады и нашего ребенка. Я готов исчезнуть с лица земли, если это потребуется для их спасения и благополучия.
Старик изумленно поднял лицо и покашлял:
– Вы всегда были… благородным человеком, Владимир Павлыч…
Владимир ухмыльнулся. Был! А теперь? Когда воскрес из мертвых? Очевидно, воскрес «подлецом»… Ну да не в этом дело.
– Мне выхода все равно нет…
– Полноте вы, пожалуйста! Пойдете на фронт, все загладите и опять будете героем, каким были раньше…
– Вот в том-то и дело, что героем не буду. Не верю белым, ненавижу красных и тоже не верю им… Просто не верю! Все идеи потонули в грязи и в крови. Одни обманывают, другие обманываются, и все вместе занимаются убийствами, разбоями и разрушением… И не только сами занимаются, а еще принуждают к этому и все население.
Старик насупил брови и молчал. Он не знал всей правды жизни, и слова Владимира глубоко оскорбляли его
– Вас распропагандировали большевики, когда вы у них жили, Владимир Павлыч… Вы стали рассуждать совсем иначе, чем…
– Жизнь, а не большевики. Но не в этом дело. Если жизнь все-таки заставляет продолжать убийства, то не все ли равно на какой стороне? Убивать без идеи и веры – это самая страшная из мук для интеллигентного человека.
– Ну-с!
Старик ждал, что еще скажет Владимир. Сдерживал свое раздражение и ждал.
– Так вот… Я отправлюсь в Севастополь, постараюсь увидеть Бориса, уговорить его вернуться, а сам…
– Куда же вы… сами?
– А там видно будет.
– Но Лада…
– Пусть для нее останусь прежним героем… Это потом… после.
Старик встал, подошел к Владимиру, обнял и, целуя, опять заплакал, словно потихоньку засмеялся у него на плече. Владимиру уже не было жаль этого заживо оплакивавшего его человека, а был он ему противен. Но скрыл.
– Ну, не надо! Оставим эти сентиментальности…
Старик ушел с успокоением: все как-то устроилось.
Но когда Владимир остался один и стал думать, то вышло, что ничего не устроилось, а все осталось, как было, неразрешенной загадкой. Нет сил убивать людей. И некуда уйти от всех этих белых, красных, зеленых. Слушал беспечный лепет своего ребенка и цеплялся за этот чистый прозрачный лепет. Вошла вдруг Лада с ребенком на руках, улыбается и говорит:
– Поцелуй папочку!
– Дядя?
– Папа, а не дядя.
Владимир протянул руки. Девочка недоверчиво улыбалась, но не шла.
– Это же папа!
Девочка смотрела смеющимися глазами на Владимира и вдруг согласилась, протянула ручки и сказала:
– На!
О, с какой необъятной радостью и благодарностью Владимир в первый раз держал своего ребенка. Безграничная любовь засветилась в его душе и радостью напитала все тело. От этих чистых прозрачных глазок, от теплоты маленького тела, от трогающей колючий подбородок бархатной ручонки было можно умереть от счастья. И лицо Лады опять сделалось просветленным и счастливым, и казалось, что все проклятые вопросы так просто разрешались через этого маленького человечка… Уйти от него? Нет сил. Весь мир отдал бы за этого маленького человечка на руках, умер бы за него!
– Володечка! Папа говорит, что ты решил опять поступить в армию? Но я тебя не отпущу так скоро. Ты поживешь, отдохнешь, а потом… Тебе не хочется в армию? Ты устал? Проклятая бойня! Когда она кончится, и мы…
Тут Лада опять заговорила о том, что они будут жить все вместе… И вдруг оборвала и радостно так огляделась по сторонам:
– Борис вернется, а ты… Я тебя спрячу и буду приходить к тебе с…
Лада показала на девочку. Потом стала шепотом, радостным и торопливым, рассказывать неожиданно пришедший ей в голову план – спасти от бойни обоих: и его, и Бориса. Борис вернется, а Владимир убежит назад и будет прятаться в «хаосе»…